Беляк А.Ирина Мазуркевич в роли Леонтины в спектакле «Торжество любви» // Время культуры.2013 .№3
Все фотографии ()
Нам, конечно, чужого дедушку полюбить сложнее. Надо прежде продраться сквозь километры извергаемого им текста, с повторами и оправданиями, с громоздкими грамматическими коленцами… Хочется просто взять у него самое ценное – например, сюжет, а слова переписать и не мучиться, как сделал Пушкин, спустя сто лет после создания, переложив комедию «Игра любви и случая» в свою «Барышню-крестьянку». Но что позволено Юпитеру, не позволено никому – в эпоху существования авторского права. Словом, текст надо было более или менее научно реставрировать, как бы снимая потемневший лак с грамматических конструкций и орфографии, естественно, с полным сохранением смыслов и словесного декора. Ведь сохранять было что!
Напомню сюжет. Юной царице Леониде, проживающей в условной Древней Греции, в силу разных причин и не представляясь нужно влюбить в себя царевича Агиса. Он скрывается в лесу в изгнании и под неусыпным присмотром двух философов – Гермократа и его сестры Леонтины. Они воспитали его в презрении к любви и культе чистого разума. Итак, с одной стороны – два мудреца, с другой – юная девушка и ее наперсница-служанка. Чтобы подобраться к Агису, Леонида переодевается в мужское платье, подкупает слуг, охмуряет сестру философа, затем и его самого, не забывая приговаривать себе, служанке и нам, грешным, что цель-то у нее – благая! Она виртуозно и лихо врет вплоть до самого хеппи-энда, который, конечно же, соединит ее с царевичем, замороченным и по уши влюбленным…
Какая центральная роль! Какой характер! Этакий гибрид Фигаро, Хлестакова, Чичикова и Маты Хари… Да и сама идея отдать интригу – героине! Именно из-за этого пьеса при жизни автора, да и потом, вплоть до Жана Вилара, почти не игралась. Публика – в большинстве своем и тогда, и теперь женская – не одобряла. Что за царское поведение – бегать пять актов за женихом и врать всем вокруг. Всё-таки героиня должна быть добродетельной, царица – гордой, а девушка – скромной… ну, сейчас проблем с этим как-то меньше.
Но вернемся к тексту. Мариво писал для постоянной труппы Комеди Франсез – зрелой, сыгранной, полной ревнивых и разно возрастных театральных эгоцентриков. Это полноправный, ловкий, репризный текст, в принципе очень выигрышный для исполнителя, ибо добрый автор осмотрительно выписал для каждого персонажа козырный монолог. Текст многословен, конечно, но каждое слово важно. Ибо оно – оружие познания и обольщения. Не будем забывать, что героям Мариво (как и всем героям театра до XIX века) решительно нечего делать. Что-то такое работать или даже обсуждать работу казалось дико и героям, и драматургам, и зрителям. То ли дело поговорить! Послушать других, вставить слово, затеять игру, сразиться с собеседником в логике, изобретательности, напористости, информированности. Узнать, будет ли с человеком интересно, можно ли с ним поладить, пофлиртовать, получить удовольствие друг от друга. Диалоги – это дуэль, любовная баталия, они полны эротических иносказаний. Я переводила текст практически как стихи, по сто раз гоняя в голове каждую реплику, гадала и прикидывала, как же они зазвучат на сцене…
И вот распределение ролей. На небольшую роль сестры философа Леонтины, комической старухи, назначена Ирина Мазуркевич! Звезда и красавица. Что ей делать в пьесе, хотя и давшей всем сестрам по серьгам и каждому персонажу по выходу, но именно для сестры философа не предусмотревшей приличного монолога? Притом Леонтине достается больше всех. Бедная старая дева не знает, что втюрилась в фикцию, в мужской костюм и в извергаемые им тирады, её обводят вокруг пальца даже слуги, она ославлена, она осталась на бобах и в финале забыта на сцене – как стул, как мебель. Жалкая и смешная. Так у Мариво. А теперь – внимание: вот что сыграла артистка Мазуркевич.
Она появляется на сцене со слугой, несущим ей стул, – вся в черном, в очках, в бухгалтерских нарукавниках, что-то гнусавя нараспев… Женщина вроде еще не старая, но явно поставившая на себе крест – ради служения высшей цели. Конечно, брат Леонтины – большой ученый, а её воспитанник – наследник, несправедливо лишённый престола, – где тут думать о себе? И вот является непонятно кто и заявляет, что её (надо же!) любят, что любовь возможна и совершенно естественна, что от жизни отказываться нельзя, что душа – молода, что и она, Леонтина, если только захочет, может быть счастлива. Как мало нужно женщине, чтобы ожить!
Мазуркевич играет не встречу доверчивой старушки с проходимцем, а встречу Человека – с собой, с судьбой. И начинается удивительная метаморфоза, превращение из бабушки – в куколку. Меняется голос, исчезают очки, распахивается декольте на восемнадцать персон, и в пируэте из-под юбки выглядывают красные каблуки (вообще-то, атрибут придворного, дворянина, но тут, в аскетическом черном кабинете сцены, они воспринимаются как красный гребень петуха, готового ринуться в бой, как эротическая красная подвязка). При этом текста и появлений у актрисы не так уж много, но есть паузы, взгляды, повороты, позы. Она умудряется так всё это выстроить сквозным действием, что мы верим: и за кулисами она продолжает меняться. Виртуозным слаломом проходя вместе с героиней все реплики, все этапы её перерождения, Мазуркевич считывает главную правду, которая есть в посулах мнимого ухажёра: жизнь не кончена, просто она за пределами черной декорации, в которую заключила тебя судьба, за пределами служения чужой истине. Банально? Но что же может быть актуальней! И Леонтина транслирует эту правду – нам всем.
Она, конечно, дико смешна. Впрочем, ровно настолько, насколько этого хочет артистка Мазуркевич. Зритель смеется над ней – но всегда вместе с ней. И не случайно именно Леонтине режиссер даёт вместо ненаписанного автором монолога финальное соло. Да, обман раскрыт, личины сброшены, замуж никто не берёт. Влюблённого в неё пылкого юноши просто нет в природе. Воспитанник уведён из стойла. Слуги – предатели. Брат остался в дураках. Ну некому руку подать! И тогда Леонтина постоит-постоит на сцене и медленно-медленно снимет с шеи фривольный платочек. Зачем ей внешние атрибуты преображения – она уже внутри другая. А потом откроет дверку в глубине черной сцены и выйдет в другой мир, к свету. Класс!
Я не сумела угадать ни одной интонации, с которой будет произнесена любая реплика Леонтины. Это «Торжество любви» – личный триумф Ирины Мазуркевич, обыгравшей всех: и разум, и любовь, и драматурга, и переводчика. Я рада, что режиссёр Мишель Раскин, а также неплохой, в общем-то, автор Пьер Карле де Мариво дали возможность Ирине Степановне доставить всем такое удовольствие.
(Ох, жаль, нет возможности сказать всё, что я думаю и про других замечательных артистов в этом спектакле…)
Напомню сюжет. Юной царице Леониде, проживающей в условной Древней Греции, в силу разных причин и не представляясь нужно влюбить в себя царевича Агиса. Он скрывается в лесу в изгнании и под неусыпным присмотром двух философов – Гермократа и его сестры Леонтины. Они воспитали его в презрении к любви и культе чистого разума. Итак, с одной стороны – два мудреца, с другой – юная девушка и ее наперсница-служанка. Чтобы подобраться к Агису, Леонида переодевается в мужское платье, подкупает слуг, охмуряет сестру философа, затем и его самого, не забывая приговаривать себе, служанке и нам, грешным, что цель-то у нее – благая! Она виртуозно и лихо врет вплоть до самого хеппи-энда, который, конечно же, соединит ее с царевичем, замороченным и по уши влюбленным…
Какая центральная роль! Какой характер! Этакий гибрид Фигаро, Хлестакова, Чичикова и Маты Хари… Да и сама идея отдать интригу – героине! Именно из-за этого пьеса при жизни автора, да и потом, вплоть до Жана Вилара, почти не игралась. Публика – в большинстве своем и тогда, и теперь женская – не одобряла. Что за царское поведение – бегать пять актов за женихом и врать всем вокруг. Всё-таки героиня должна быть добродетельной, царица – гордой, а девушка – скромной… ну, сейчас проблем с этим как-то меньше.
Но вернемся к тексту. Мариво писал для постоянной труппы Комеди Франсез – зрелой, сыгранной, полной ревнивых и разно возрастных театральных эгоцентриков. Это полноправный, ловкий, репризный текст, в принципе очень выигрышный для исполнителя, ибо добрый автор осмотрительно выписал для каждого персонажа козырный монолог. Текст многословен, конечно, но каждое слово важно. Ибо оно – оружие познания и обольщения. Не будем забывать, что героям Мариво (как и всем героям театра до XIX века) решительно нечего делать. Что-то такое работать или даже обсуждать работу казалось дико и героям, и драматургам, и зрителям. То ли дело поговорить! Послушать других, вставить слово, затеять игру, сразиться с собеседником в логике, изобретательности, напористости, информированности. Узнать, будет ли с человеком интересно, можно ли с ним поладить, пофлиртовать, получить удовольствие друг от друга. Диалоги – это дуэль, любовная баталия, они полны эротических иносказаний. Я переводила текст практически как стихи, по сто раз гоняя в голове каждую реплику, гадала и прикидывала, как же они зазвучат на сцене…
И вот распределение ролей. На небольшую роль сестры философа Леонтины, комической старухи, назначена Ирина Мазуркевич! Звезда и красавица. Что ей делать в пьесе, хотя и давшей всем сестрам по серьгам и каждому персонажу по выходу, но именно для сестры философа не предусмотревшей приличного монолога? Притом Леонтине достается больше всех. Бедная старая дева не знает, что втюрилась в фикцию, в мужской костюм и в извергаемые им тирады, её обводят вокруг пальца даже слуги, она ославлена, она осталась на бобах и в финале забыта на сцене – как стул, как мебель. Жалкая и смешная. Так у Мариво. А теперь – внимание: вот что сыграла артистка Мазуркевич.
Она появляется на сцене со слугой, несущим ей стул, – вся в черном, в очках, в бухгалтерских нарукавниках, что-то гнусавя нараспев… Женщина вроде еще не старая, но явно поставившая на себе крест – ради служения высшей цели. Конечно, брат Леонтины – большой ученый, а её воспитанник – наследник, несправедливо лишённый престола, – где тут думать о себе? И вот является непонятно кто и заявляет, что её (надо же!) любят, что любовь возможна и совершенно естественна, что от жизни отказываться нельзя, что душа – молода, что и она, Леонтина, если только захочет, может быть счастлива. Как мало нужно женщине, чтобы ожить!
Мазуркевич играет не встречу доверчивой старушки с проходимцем, а встречу Человека – с собой, с судьбой. И начинается удивительная метаморфоза, превращение из бабушки – в куколку. Меняется голос, исчезают очки, распахивается декольте на восемнадцать персон, и в пируэте из-под юбки выглядывают красные каблуки (вообще-то, атрибут придворного, дворянина, но тут, в аскетическом черном кабинете сцены, они воспринимаются как красный гребень петуха, готового ринуться в бой, как эротическая красная подвязка). При этом текста и появлений у актрисы не так уж много, но есть паузы, взгляды, повороты, позы. Она умудряется так всё это выстроить сквозным действием, что мы верим: и за кулисами она продолжает меняться. Виртуозным слаломом проходя вместе с героиней все реплики, все этапы её перерождения, Мазуркевич считывает главную правду, которая есть в посулах мнимого ухажёра: жизнь не кончена, просто она за пределами черной декорации, в которую заключила тебя судьба, за пределами служения чужой истине. Банально? Но что же может быть актуальней! И Леонтина транслирует эту правду – нам всем.
Она, конечно, дико смешна. Впрочем, ровно настолько, насколько этого хочет артистка Мазуркевич. Зритель смеется над ней – но всегда вместе с ней. И не случайно именно Леонтине режиссер даёт вместо ненаписанного автором монолога финальное соло. Да, обман раскрыт, личины сброшены, замуж никто не берёт. Влюблённого в неё пылкого юноши просто нет в природе. Воспитанник уведён из стойла. Слуги – предатели. Брат остался в дураках. Ну некому руку подать! И тогда Леонтина постоит-постоит на сцене и медленно-медленно снимет с шеи фривольный платочек. Зачем ей внешние атрибуты преображения – она уже внутри другая. А потом откроет дверку в глубине черной сцены и выйдет в другой мир, к свету. Класс!
Я не сумела угадать ни одной интонации, с которой будет произнесена любая реплика Леонтины. Это «Торжество любви» – личный триумф Ирины Мазуркевич, обыгравшей всех: и разум, и любовь, и драматурга, и переводчика. Я рада, что режиссёр Мишель Раскин, а также неплохой, в общем-то, автор Пьер Карле де Мариво дали возможность Ирине Степановне доставить всем такое удовольствие.
(Ох, жаль, нет возможности сказать всё, что я думаю и про других замечательных артистов в этом спектакле…)
Вернуться к списку новостей
