Дубицкая Оксана. Гарольд и мод //портал Афиша. 2011. 2 дек.
Все фотографии ()
История идеальной любви очаровательной пожилой дамы и юного буржуа, увлеченного игрой со смертью, которой «позволено» определиться вопреки ясно выраженным требованиям морали и разума, обретает статус Свободы. Парадокс? Красивый и печальный. Как бенефис Ольги Антоновой. Актриса стиля к роли Мод подходит довольно затейливым образом, наслаждаясь непосредственно игрой, сияя солнечной улыбкой и, словно, забывая себя в этюдном методе режиссуры. Сценический язык Григория Козлова близок художественной остротой режиссерскому видению Виктора Титова, (что же касается рисунка роли Мод, здесь, между прочим, дает о себе знать опыт быстрых и гибких смен контрастных психологических настроений, или «гротеска по-итальянски», приобретенный в замечательном спектакле «Филумена Мортурано» [в главных ролях были заняты Ольга Антонова и Владимир Тотосов]). Диалог с партнером всегда интересен. У Ольги Антоновой два партнера, два Гарольда – Сергей Агафонов и Виталий Кузьмин. Оба принадлежат к тому типу артистов, которые умеют эффектно представить сознательное спонтанным.
Сергей Агафонов очень восприимчив, легко откликается на импровизацию, открыто идет на гротеск, при этом ему не изменяет чувство меры.
Сюжетная линия выстраивается режиссером как бы спонтанно. Художественная острота спектакля не вступает в конфликт ни с текстом пьесы, ни с ее тайным лиризмом.
Действие происходит «где-то», то ли в Америке, то ли в какой-нибудь другой точке земного шара. Условность пространства намеренно обыгрывается художником-постановщиком Александром Орловым, вероятно для того, чтобы избежать конкретики, чтоб контекст «не мешал» созданию универсальной истории, вне зависимости от «где» и «когда».
И вот на сцене – гроб, выставленный на всеобщее обозрение, как реквизит у иллюзиониста на арене цирка. В гробу удобно устроился Гарольд-Агафонов: вытянулся во весь рост, скрестив руки на груди.
Самим фактом своего появления мадам Чейзен (Елена Капица) как бы отрицала мотив летального исхода:
- В самом деле, Гарольд.…В присутствии новой горничной…
Внешнее впечатление: стремительный шаг, громкий голос и косметика.
Ирина Сотикова играла горничную Мари, на удивление очень сдержано: да, ее невпечатлительная героиня рефлекторно «изумилась» в соответствии с ремаркой звездных драматургов, но безо всякого вдохновения. Было смешно.
- Мне очень неудобно, Гарольд совершенно не умеет себя вести,- формально извинилась Елена Капица тоном, которым только на войну призывать.
Мотив игры со смертью разрастается в сцене с психиатром (доктор Матиуш – Александр Васильев).
Доктор. Да! Как вы развлекаетесь?
Гарольд. Я хожу на похороны.
Именно в сцене на кладбище появляются, как ни странно, романтические обертоны, и причина тому – Мод. Ольга Антонова внезапно выходит на сцену, красивая, удивительно пластичная, вся словно светится изнутри. Улыбается Гарольду – Агафонову нежно и женственно.
Мод. Прошу прощения, вы не видите фисташек?
Гарольд. Что?
Мод. Фисташки…
Мод. Вы знали его?
Гарольд. Кого?
Мод. Покойника?
Гарольд. Нет.
Мод. Я тоже. Я слышала, ему было 80 лет. Прекрасный возраст, чтобы умереть, не правда ли?
Гарольд. Не знаю.
И зона молчания, диалог взглядов, с оттенком неясного нежного чувства.
Мод. Вы часто ходите на похороны?
Гарольд. О…
Мод. Я тоже. Это меня забавляет. Все начинается и все кончается. Рождение, смерть… Конец приходит в начале, начало в конце… Большой круг, который вращается.
После планового «взрыва» в хорошо обставленной гостиной, господин Великий Случай вновь предоставил неистовому Гарольду неожиданную встречу с Матильдой Шарден. Создается впечатление, что графиня делает все, что пожелает, она не скована условностями социума. И что характерно, это не мимолетный каприз, не банальное осуществление желания, не эпатаж, это нечто более сложное, чем материализация умозрительных представлений. Может быть, это вариант воплощения недостижимой мечты о гармонии человека с Мирозданием.
Гарольд. Что вы делаете?
Мод. Я хотела посадить это деревце.
Гарольд. Здесь?
Мод. Сегодня утром, когда я проходила мимо комиссариата полиции, я увидела его… отравленное газами, в цементном горшке. Совсем одинокое! Я решила его спасти и найти ему подходящее для жизни место.
Сказано - сделано. Реакция окружающих не в счет. А всем ведь интересно:
Садовник. Скажите, отец мой, не на вашей машине они уезжают?
Священник Финнеган. В самом деле.… Это моя машина!
Элегантный «голубой Фольксваген» со знаком Святого Христофора триумфально красовался на сцене в качестве арбитра между противоположными интересами и противоречивыми мотивами идеологических противников.
Гарольд-Агафонов, улыбаясь безо всякой причины (позволю себе перефразировать А.Чехова), словно переживает состояние человека, которому вдруг посчастливилось излечиться от тяжелой болезни, именуемой по-русски хандрой. Он чуть ли не в эйфории от смутных предчувствий замысла, уготованного изменчивой Судьбой.
Гарольд. Вы можете забраться в любую машину и уехать?
Мод. Не в любую, я выбираю. Терпеть не могу чехлы их пластика.… Вот здесь прекрасно.
Гарольд-Агафонов ставит деревце-муляж на авансцену.
Мод-Антонова изящно руководит:
- Мы посадим его в лесу пораньше.
На самом деле, «леса» нет. Неважно. Художник никому ничего не должен. Главное: что? Энергия. Самоубийственная энергия Гарольда в пику мещанской вялотекущей самоуспокоенности.
В непредсказуемых поступках Мод, в её нежности, с которой она относится к юному единомышленнику так же мало безрассудства, как в самом Гарольде. Их объединяет неприятие лицемерия. Поэтому, безликие социальные табу воспринимаются как объект насмешки.
Вот, к Мод является незваный гость, священник Финнеган: он озадачен судьбой автомобиля.
Священник. Голубой фольсваген со знаком Святого Христоффа.
Мод. Ах, да. Помню. ее все время заносит влево.
Священник. Да, но…
Мод. И тормоза отказывают?
Священник. Да, но…
Мод. Вы пробовали овсяный чай?
Священник Финнеган в исполнении Юрия Орлова резко отличается от героев второго комического плана форсированной характерностью. У него другая органика. Финнеган – идейный оппонент. Он знает, как следует жить, руководствуясь здравым смыслом. Дипломатично избегает, какой бы то ни было моральной оценки происходящих событий. В отличие от суетливых представителей власть имущих, образец которых по воле режиссера являют собой инспектор Бернар (Александр Лесков) и его помощник Доппель (Андрей Родимов). Последний играет две роли-функции без ущерба для действия, ведь значим метафорический, а не психологический жест. Три девушки из брачного агенства – Сильвии Базен, Нэнси Марш, Роз Д'Оранж, направленные умелой ЭВМ в дом Чейзенов (у мадам Чейзен идея-фикс: во что бы то ни стало женить сына) в условных амплуа незавидных невест представлены одной актрисой. Елизавета Александрова явилась как бог Саваоф в трех ипостасях – и это был яркий концертный номер. Зрителям аттракцион понравился, а Гарольд-Агафонов, казалось, не впечатлился вовсе.
Во втором действии объяснение алогичных поступков Гарольда как некий художественный феномен безуспешно пытается внедрить в сознание мадам Чейзен психиатр. Матиуш-Васильев осторожно подбирает слова, его голос звучит проникновенно и вкрадчиво.
Доктор. Элен, с точки зрения фрейдизма…
Мадам Чейзен. С точки зрения фрейдизма он отказывается от самоубийства, чтобы соблазниться очарованием дряхлости. Чего же лучше желать матери!
Итак, мама – в ярости, она оставлена сумасбродным отпрыском на произвол собственных амбиций. Иное дело – Гарольд. Он переживает звездный час. Или несколько минут всепоглощающей любви, с юношеским самоотречением.
Через множество деталей, через едва заметные импульсы и действия, связанные с этими счастливыми сценическими мгновениями, почти не меняя внешнего рисунка роли, актер нашел свое романтическое воплощение, без сексуальности и неконтролируемой инфантильной эмоциональности.
В финальной сцене Гарольд-Агафонов признается возлюбленной в чувствах. Мод-Антонова во всем белом внимательно и чутко реагирует на трепетные интонации в голосе юного поклонника. Гарольд в желтом свитере с высоким воротником, в джинсах и босой выглядит совсем мальчиком, смущенным и грациозным.
Гарольд. Это кольцо. Оно не имеет большой ценности, но… я надеюсь сделает Вас счастливой.
Мод. Я счастлива. Невозможно быть счастливее меня. Я не могла и вообразить более нежное прощание.
Гарольд. Прощание?
Мод. О да. Мне 80 лет.
Гарольд. Но Вы же не уезжаете?
Мод. Уезжаю. Я приняла то, что следовало больше часа назад. В полночь я должна быть далеко.
Гарольд. Что? Но… это…
Мод-Антонова улыбается ему извиняющейся улыбкой, подходит ближе, раскинув руки, как крылья, словно хочет объять Вселенную.
Мод. Идите сюда, улыбнитесь мне.
Гарольд. Я Вас умоляю…
Со вскриком: Не умирайте! Я не смогу этого пережить.
Мод. Мы начинаем умирать с самого рождения. В смерти нет ничего страшного, ничего удивительного. Нет, Гарольд , я не ухожу, я наоборот пришла.
Гарольд. Но почему этим вечером?
Мод. Я давно выбрала день. 80 лет - хорошая цифра.
Гарольд. Мод…
Мод. Надо мне верить и все.
Пауза.
Гарольд. Я люблю Вас…
Умереть – это по сути, все равно, что выйти в соседнюю дверь.
Мод-Антонова уходит, скрывается из виду в высоких подсолнухах, над ними распахнулось звездное небо. А подсолнух у древних греков не только символизировал Солнце и Аполлона, удивительный желтый цветок – символ преданности и веры.
Сергей Агафонов очень восприимчив, легко откликается на импровизацию, открыто идет на гротеск, при этом ему не изменяет чувство меры.
Сюжетная линия выстраивается режиссером как бы спонтанно. Художественная острота спектакля не вступает в конфликт ни с текстом пьесы, ни с ее тайным лиризмом.
Действие происходит «где-то», то ли в Америке, то ли в какой-нибудь другой точке земного шара. Условность пространства намеренно обыгрывается художником-постановщиком Александром Орловым, вероятно для того, чтобы избежать конкретики, чтоб контекст «не мешал» созданию универсальной истории, вне зависимости от «где» и «когда».
И вот на сцене – гроб, выставленный на всеобщее обозрение, как реквизит у иллюзиониста на арене цирка. В гробу удобно устроился Гарольд-Агафонов: вытянулся во весь рост, скрестив руки на груди.
Самим фактом своего появления мадам Чейзен (Елена Капица) как бы отрицала мотив летального исхода:
- В самом деле, Гарольд.…В присутствии новой горничной…
Внешнее впечатление: стремительный шаг, громкий голос и косметика.
Ирина Сотикова играла горничную Мари, на удивление очень сдержано: да, ее невпечатлительная героиня рефлекторно «изумилась» в соответствии с ремаркой звездных драматургов, но безо всякого вдохновения. Было смешно.
- Мне очень неудобно, Гарольд совершенно не умеет себя вести,- формально извинилась Елена Капица тоном, которым только на войну призывать.
Мотив игры со смертью разрастается в сцене с психиатром (доктор Матиуш – Александр Васильев).
Доктор. Да! Как вы развлекаетесь?
Гарольд. Я хожу на похороны.
Именно в сцене на кладбище появляются, как ни странно, романтические обертоны, и причина тому – Мод. Ольга Антонова внезапно выходит на сцену, красивая, удивительно пластичная, вся словно светится изнутри. Улыбается Гарольду – Агафонову нежно и женственно.
Мод. Прошу прощения, вы не видите фисташек?
Гарольд. Что?
Мод. Фисташки…
Мод. Вы знали его?
Гарольд. Кого?
Мод. Покойника?
Гарольд. Нет.
Мод. Я тоже. Я слышала, ему было 80 лет. Прекрасный возраст, чтобы умереть, не правда ли?
Гарольд. Не знаю.
И зона молчания, диалог взглядов, с оттенком неясного нежного чувства.
Мод. Вы часто ходите на похороны?
Гарольд. О…
Мод. Я тоже. Это меня забавляет. Все начинается и все кончается. Рождение, смерть… Конец приходит в начале, начало в конце… Большой круг, который вращается.
После планового «взрыва» в хорошо обставленной гостиной, господин Великий Случай вновь предоставил неистовому Гарольду неожиданную встречу с Матильдой Шарден. Создается впечатление, что графиня делает все, что пожелает, она не скована условностями социума. И что характерно, это не мимолетный каприз, не банальное осуществление желания, не эпатаж, это нечто более сложное, чем материализация умозрительных представлений. Может быть, это вариант воплощения недостижимой мечты о гармонии человека с Мирозданием.
Гарольд. Что вы делаете?
Мод. Я хотела посадить это деревце.
Гарольд. Здесь?
Мод. Сегодня утром, когда я проходила мимо комиссариата полиции, я увидела его… отравленное газами, в цементном горшке. Совсем одинокое! Я решила его спасти и найти ему подходящее для жизни место.
Сказано - сделано. Реакция окружающих не в счет. А всем ведь интересно:
Садовник. Скажите, отец мой, не на вашей машине они уезжают?
Священник Финнеган. В самом деле.… Это моя машина!
Элегантный «голубой Фольксваген» со знаком Святого Христофора триумфально красовался на сцене в качестве арбитра между противоположными интересами и противоречивыми мотивами идеологических противников.
Гарольд-Агафонов, улыбаясь безо всякой причины (позволю себе перефразировать А.Чехова), словно переживает состояние человека, которому вдруг посчастливилось излечиться от тяжелой болезни, именуемой по-русски хандрой. Он чуть ли не в эйфории от смутных предчувствий замысла, уготованного изменчивой Судьбой.
Гарольд. Вы можете забраться в любую машину и уехать?
Мод. Не в любую, я выбираю. Терпеть не могу чехлы их пластика.… Вот здесь прекрасно.
Гарольд-Агафонов ставит деревце-муляж на авансцену.
Мод-Антонова изящно руководит:
- Мы посадим его в лесу пораньше.
На самом деле, «леса» нет. Неважно. Художник никому ничего не должен. Главное: что? Энергия. Самоубийственная энергия Гарольда в пику мещанской вялотекущей самоуспокоенности.
В непредсказуемых поступках Мод, в её нежности, с которой она относится к юному единомышленнику так же мало безрассудства, как в самом Гарольде. Их объединяет неприятие лицемерия. Поэтому, безликие социальные табу воспринимаются как объект насмешки.
Вот, к Мод является незваный гость, священник Финнеган: он озадачен судьбой автомобиля.
Священник. Голубой фольсваген со знаком Святого Христоффа.
Мод. Ах, да. Помню. ее все время заносит влево.
Священник. Да, но…
Мод. И тормоза отказывают?
Священник. Да, но…
Мод. Вы пробовали овсяный чай?
Священник Финнеган в исполнении Юрия Орлова резко отличается от героев второго комического плана форсированной характерностью. У него другая органика. Финнеган – идейный оппонент. Он знает, как следует жить, руководствуясь здравым смыслом. Дипломатично избегает, какой бы то ни было моральной оценки происходящих событий. В отличие от суетливых представителей власть имущих, образец которых по воле режиссера являют собой инспектор Бернар (Александр Лесков) и его помощник Доппель (Андрей Родимов). Последний играет две роли-функции без ущерба для действия, ведь значим метафорический, а не психологический жест. Три девушки из брачного агенства – Сильвии Базен, Нэнси Марш, Роз Д'Оранж, направленные умелой ЭВМ в дом Чейзенов (у мадам Чейзен идея-фикс: во что бы то ни стало женить сына) в условных амплуа незавидных невест представлены одной актрисой. Елизавета Александрова явилась как бог Саваоф в трех ипостасях – и это был яркий концертный номер. Зрителям аттракцион понравился, а Гарольд-Агафонов, казалось, не впечатлился вовсе.
Во втором действии объяснение алогичных поступков Гарольда как некий художественный феномен безуспешно пытается внедрить в сознание мадам Чейзен психиатр. Матиуш-Васильев осторожно подбирает слова, его голос звучит проникновенно и вкрадчиво.
Доктор. Элен, с точки зрения фрейдизма…
Мадам Чейзен. С точки зрения фрейдизма он отказывается от самоубийства, чтобы соблазниться очарованием дряхлости. Чего же лучше желать матери!
Итак, мама – в ярости, она оставлена сумасбродным отпрыском на произвол собственных амбиций. Иное дело – Гарольд. Он переживает звездный час. Или несколько минут всепоглощающей любви, с юношеским самоотречением.
Через множество деталей, через едва заметные импульсы и действия, связанные с этими счастливыми сценическими мгновениями, почти не меняя внешнего рисунка роли, актер нашел свое романтическое воплощение, без сексуальности и неконтролируемой инфантильной эмоциональности.
В финальной сцене Гарольд-Агафонов признается возлюбленной в чувствах. Мод-Антонова во всем белом внимательно и чутко реагирует на трепетные интонации в голосе юного поклонника. Гарольд в желтом свитере с высоким воротником, в джинсах и босой выглядит совсем мальчиком, смущенным и грациозным.
Гарольд. Это кольцо. Оно не имеет большой ценности, но… я надеюсь сделает Вас счастливой.
Мод. Я счастлива. Невозможно быть счастливее меня. Я не могла и вообразить более нежное прощание.
Гарольд. Прощание?
Мод. О да. Мне 80 лет.
Гарольд. Но Вы же не уезжаете?
Мод. Уезжаю. Я приняла то, что следовало больше часа назад. В полночь я должна быть далеко.
Гарольд. Что? Но… это…
Мод-Антонова улыбается ему извиняющейся улыбкой, подходит ближе, раскинув руки, как крылья, словно хочет объять Вселенную.
Мод. Идите сюда, улыбнитесь мне.
Гарольд. Я Вас умоляю…
Со вскриком: Не умирайте! Я не смогу этого пережить.
Мод. Мы начинаем умирать с самого рождения. В смерти нет ничего страшного, ничего удивительного. Нет, Гарольд , я не ухожу, я наоборот пришла.
Гарольд. Но почему этим вечером?
Мод. Я давно выбрала день. 80 лет - хорошая цифра.
Гарольд. Мод…
Мод. Надо мне верить и все.
Пауза.
Гарольд. Я люблю Вас…
Умереть – это по сути, все равно, что выйти в соседнюю дверь.
Мод-Антонова уходит, скрывается из виду в высоких подсолнухах, над ними распахнулось звездное небо. А подсолнух у древних греков не только символизировал Солнце и Аполлона, удивительный желтый цветок – символ преданности и веры.
Вернуться к списку новостей
