Соколинский Евгений. Неожиданная элегантность // Невское время. 2004. № 88. 14 мая
Все фотографии ()
Разумеется, Татьяна Казакова бросила в корзинку пару-тройку монологов поучающе-повествовательного характера, но ругать режиссера за это не стану. В первой части трилогии о Муромских и Тарелкине есть моменты традиционные, от Фонвизина, Гоголя, а есть собственные, не заемные. Собственное в премьере сохранилось.
Легко сочинить сценическую историю с интригой и условными театральными персонажами. Немолодой картежник решил поправить дела женитьбой на простодушной девушке, но сорвалось. Только и всего. «Типовая» режиссура набросилась бы на криминальные мотивы комедии, из которых потом разрослось целое «дело». Однако у Сухово-Кобылина и в Театре Комедии главные персонажи – люди живые, неоднозначные, не из детективов. Прежде всего, сам Кречинский – в него автор вложил много автобиографических черт и мыслей. Немаловажно, что создатель трилогии всегда ощущал себя аристократом, дворянином. Без породистости нет Кречинского. В этом и заковырка. Еще в тридцатые годы прошлого века Мейерхольду пришлось выписывать из Ленинграда Юрия Михайловича Юрьева – в Москве «барина» не нашлось. Нынче отыскать светского мужчину и вовсе нереально. О, эти кошмарные лорды и денди из бухгалтерии и забегаловки!
Михаила Разумовского мы вроде знали по разноплановым ролям, но не ожидали, что роль Кречинского придется ему впору, как хорошо сшитый фрак. Статен, легок, элегантен. Стремительной походкой красивого хищника он передвигается по сцене. Сквозь тонкие губы пробивается издевательская ухмылка. А дома Михайла Васильевич летает, раздувая крылья халата, и бросается, словно коршун, на жертву: жалко-гнусного Расплюева (Михаил Светин). В живых его оставляет потому, что пока нужен.
Хотя дело не только в Кречинском. Спектакль в целом неожиданно не вульгарен – вот что для нашего времени поразительно. Ну где вы найдете сегодня интеллигентного Муромского? А ведь нашли! Эрнст Романов даже, может быть, чересчур интеллигентен, застенчив… О Лидочке Кречинский поначалу выразился уничижительно: «Пареная репа какая-то». Казакова «репу» выкинула. Про «репу» ей неинтересно ставить. И действительно неожиданная Лидочка – Марина Засухина – с самого начала охвачена страстью, задыхается от завораживающего предощущения первой любви. Никакого сюсюканья, жеманства.
Пьеса хорошо разошлась в труппе театра. Купец Щебнев у Юрия Орлова не похож, как принято, на гоголевскую Коробочку. Это тоже вариант Кречинского, только более скрытного. Нелькин (Ярослав Воронцов) не раздражает бьющей в нос наивностью.
Наконец, Светин. Собственно, ради популярного артиста первоначально и затевалась постановка, ради его юбилея. Расплюев – фигура оригинальная и страшная. Вся его жизнь управляется двумя инстинктами: голодом и страхом. Ничтожество, подгоняемое инстинктами и никакими нравственными понятиями не сдерживаемое, упорно карабкается наверх. Ничтожество Светин играет точно, смешно. Этакий лупоглазый старый башмак со скрипучим голосом. Тем не менее, в традиционном споре, можно ли сочувствовать Расплюеву или только его презирать, он, скорее, склоняется к сочувствию. Светин уютен и по-своему добродушен. Правда, зрители в большинстве своем трилогию не читали и не смотрели, поэтому с удовольствием принимают любимого артиста, пусть и пребывающего в плену своего имиджа.
Сухово-Кобылин требует от постановщика и актеров жесткости, энергии и элегантности. Казакова, основательно переработав спектакль, неожиданно добилась элегантности; во второй картине и втором действии – жесткости. Можно только пожелать обретения энергии началу и Светину-Расплюеву. Хотя и сейчас удалось снять налет архаичности с пьесы середины прошлого века.
Евгений Соколинский
Легко сочинить сценическую историю с интригой и условными театральными персонажами. Немолодой картежник решил поправить дела женитьбой на простодушной девушке, но сорвалось. Только и всего. «Типовая» режиссура набросилась бы на криминальные мотивы комедии, из которых потом разрослось целое «дело». Однако у Сухово-Кобылина и в Театре Комедии главные персонажи – люди живые, неоднозначные, не из детективов. Прежде всего, сам Кречинский – в него автор вложил много автобиографических черт и мыслей. Немаловажно, что создатель трилогии всегда ощущал себя аристократом, дворянином. Без породистости нет Кречинского. В этом и заковырка. Еще в тридцатые годы прошлого века Мейерхольду пришлось выписывать из Ленинграда Юрия Михайловича Юрьева – в Москве «барина» не нашлось. Нынче отыскать светского мужчину и вовсе нереально. О, эти кошмарные лорды и денди из бухгалтерии и забегаловки!
Михаила Разумовского мы вроде знали по разноплановым ролям, но не ожидали, что роль Кречинского придется ему впору, как хорошо сшитый фрак. Статен, легок, элегантен. Стремительной походкой красивого хищника он передвигается по сцене. Сквозь тонкие губы пробивается издевательская ухмылка. А дома Михайла Васильевич летает, раздувая крылья халата, и бросается, словно коршун, на жертву: жалко-гнусного Расплюева (Михаил Светин). В живых его оставляет потому, что пока нужен.
Хотя дело не только в Кречинском. Спектакль в целом неожиданно не вульгарен – вот что для нашего времени поразительно. Ну где вы найдете сегодня интеллигентного Муромского? А ведь нашли! Эрнст Романов даже, может быть, чересчур интеллигентен, застенчив… О Лидочке Кречинский поначалу выразился уничижительно: «Пареная репа какая-то». Казакова «репу» выкинула. Про «репу» ей неинтересно ставить. И действительно неожиданная Лидочка – Марина Засухина – с самого начала охвачена страстью, задыхается от завораживающего предощущения первой любви. Никакого сюсюканья, жеманства.
Пьеса хорошо разошлась в труппе театра. Купец Щебнев у Юрия Орлова не похож, как принято, на гоголевскую Коробочку. Это тоже вариант Кречинского, только более скрытного. Нелькин (Ярослав Воронцов) не раздражает бьющей в нос наивностью.
Наконец, Светин. Собственно, ради популярного артиста первоначально и затевалась постановка, ради его юбилея. Расплюев – фигура оригинальная и страшная. Вся его жизнь управляется двумя инстинктами: голодом и страхом. Ничтожество, подгоняемое инстинктами и никакими нравственными понятиями не сдерживаемое, упорно карабкается наверх. Ничтожество Светин играет точно, смешно. Этакий лупоглазый старый башмак со скрипучим голосом. Тем не менее, в традиционном споре, можно ли сочувствовать Расплюеву или только его презирать, он, скорее, склоняется к сочувствию. Светин уютен и по-своему добродушен. Правда, зрители в большинстве своем трилогию не читали и не смотрели, поэтому с удовольствием принимают любимого артиста, пусть и пребывающего в плену своего имиджа.
Сухово-Кобылин требует от постановщика и актеров жесткости, энергии и элегантности. Казакова, основательно переработав спектакль, неожиданно добилась элегантности; во второй картине и втором действии – жесткости. Можно только пожелать обретения энергии началу и Светину-Расплюеву. Хотя и сейчас удалось снять налет архаичности с пьесы середины прошлого века.
Евгений Соколинский
Вернуться к списку новостей
