Шемякин Михаил: «Остроумный, веселый, аристократичный, артистичный» // Известия. 2012. 21 мая.
Все фотографии ()
— Я уже и не вспомню, как познакомился с Игорем Дмитриевым, кто нас свел — возможно, Сергей Юрский или кто-то из композиторов, но такое ощущение, что знакомы мы были всегда. Дружба завязалась сразу и продолжалась до самой его кончины.
С Игорем невозможно было не дружить. Само обаяние, сама приветливость. Остроумный, веселый, аристократичный, артистичный — все эти эпитеты подходили к нему, как к никому другому. Большой шутник, любитель розыгрышей. Любил подшучивать над актерами, мистифицировать.
Однажды Игорь разыграл одного актера. Пригласил его к себе, а там сидела африканка, красавица, в роскошной шубе, на ломаном русском говорила, что ее муж, влиятельный продюсер, ищет именно такого юношу. Бедный парень потерял голову. А потом Игорь пригласил этого актера на вечер, где была та африканка, и она на чистом русском языке (родилась в Советском Союзе) произносила тост за Игоря Дмитриева, за его юмор.
Кстати, мне много таких историй про Игоря рассказывали. С юмором он шел по жизни. Только надо мной не шутил. Я был персоной, не очень угодной Союзу художников, мне было сложно жить, и когда я жаловался Игорю, что мне не дают работать, преследуют, снова посадят в сумасшедший дом или отправят в лагерь, он поначалу думал, что я преувеличиваю.
«Хорошо, — сказал мой друг, — я выясню всё, чтобы доказать, что это плод твоего больного воображения». И исчез на два месяца. После пришел и сказал: «Миша, я понял, что ты должен уехать. Я побывал в таких верхах, которые тебе и не снились, и всюду задавал один вопрос: почему такое отношение к молодому художнику Шемякину? Не буду передавать всего, что слышал, но тебе здесь не жить. Эта страна тебя биологически отвергает». И заплакал. Он хорошо относился ко мне, любил бывать в моей мастерской. Вообще Игорь был человеком душевным, чувствительным. Первым, кто меня встречал в московском аэропорту после 18 лет изгнания, был Игорь Дмитриев. И опять он заплакал, теперь от радости.
Перед отъездом я писал его портрет. Закончить не удалось — мое изгнание происходило стремительно: сначала арест, потом были продиктованы условия — я не имел права попрощаться даже с родителями. Игорю я не мог не сообщить о моем отъезде. Никогда не забуду вечера, когда он примчался проститься со мной. Навсегда, как тогда казалось.
Когда много лет спустя Игорь ездил навещать своего сына, который жил в Вашингтоне, он каждый раз заезжал к нам. Был весел, шутил. Помню его первый приезд. Это было накануне Рождества. Мы жили за городом, в двух часах езды от Нью-Йорка. Едем в машине, и где-то на середине дороги Игорь вдруг хлопнул себя по лбу и истошно заорал: «Боже мой, мы же ничего не купили — ни еды, ни воды, едем в глухую деревню!»
Я его успокоил: «Все нормально. Ты сейчас в другом измерении». Мы приехали домой, поставили его вещи, поехали в супермаркет, который работает 24 часа. Вошли в пустой магазин (ночь, покупателей единицы), там зимой горы фруктов, ягоды — малина, земляника, много сортов мяса и всего-всего. Для Игоря это был шок. «А я еду к себе на дачу — машина перегружена. Везу консервы, сахар, хлеб, другие продукты, питьевую воду...» Так что американский образ жизни потряс его воображение.
Потом он многое видел. Посещал музеи, театры. Всегда интересовался искусством. Отличительной чертой, входящей в круг обаятельных свойств Игоря, была колоссальная, почти детская любознательность, стремление всё узнать, увидеть. И восторженное состояние.
Он увидел в Италии спектакль «Ночь в Венеции» с Марчелло Мастрояни, ему так понравилось, что он заказал перевод пьесы и ее потом поставили в петербургском Театре комедии. Я видел тот спектакль. Никогда не думал, что буду так смеяться в театре. У меня заболели мышцы живота, платок был мокрым от слез. Зал умирал со смеху. Так и стоит перед глазами Игорь с чемоданом, в нелепой шапочке, в коротких штанишках…
Потом я видел его в замечательном спектакле «Милый лжец». В течение двух часов два актера — Игорь Дмитриев и Эра Зиганшина — держали в напряжении, внимании, тишине зал с колоссальным количеством зрителей. Это говорит о великом мастерстве.
Конечно, Игорь страдал, переживал, что ему не предлагают большой, серьезной роли. Вечная борьба бездарей с талантами. Великолепный артист, он в каждой, даже совсем маленькой роли умудрялся добиваться предельной выразительности. И зрители его всегда запоминали. Безусловно, это большое преступление, что упустили грандиозного актера, не дали ему сыграть роль, которая осталась бы в лучших хранилищах российской культуры.
С Игорем невозможно было не дружить. Само обаяние, сама приветливость. Остроумный, веселый, аристократичный, артистичный — все эти эпитеты подходили к нему, как к никому другому. Большой шутник, любитель розыгрышей. Любил подшучивать над актерами, мистифицировать.
Однажды Игорь разыграл одного актера. Пригласил его к себе, а там сидела африканка, красавица, в роскошной шубе, на ломаном русском говорила, что ее муж, влиятельный продюсер, ищет именно такого юношу. Бедный парень потерял голову. А потом Игорь пригласил этого актера на вечер, где была та африканка, и она на чистом русском языке (родилась в Советском Союзе) произносила тост за Игоря Дмитриева, за его юмор.
Кстати, мне много таких историй про Игоря рассказывали. С юмором он шел по жизни. Только надо мной не шутил. Я был персоной, не очень угодной Союзу художников, мне было сложно жить, и когда я жаловался Игорю, что мне не дают работать, преследуют, снова посадят в сумасшедший дом или отправят в лагерь, он поначалу думал, что я преувеличиваю.
«Хорошо, — сказал мой друг, — я выясню всё, чтобы доказать, что это плод твоего больного воображения». И исчез на два месяца. После пришел и сказал: «Миша, я понял, что ты должен уехать. Я побывал в таких верхах, которые тебе и не снились, и всюду задавал один вопрос: почему такое отношение к молодому художнику Шемякину? Не буду передавать всего, что слышал, но тебе здесь не жить. Эта страна тебя биологически отвергает». И заплакал. Он хорошо относился ко мне, любил бывать в моей мастерской. Вообще Игорь был человеком душевным, чувствительным. Первым, кто меня встречал в московском аэропорту после 18 лет изгнания, был Игорь Дмитриев. И опять он заплакал, теперь от радости.
Перед отъездом я писал его портрет. Закончить не удалось — мое изгнание происходило стремительно: сначала арест, потом были продиктованы условия — я не имел права попрощаться даже с родителями. Игорю я не мог не сообщить о моем отъезде. Никогда не забуду вечера, когда он примчался проститься со мной. Навсегда, как тогда казалось.
Когда много лет спустя Игорь ездил навещать своего сына, который жил в Вашингтоне, он каждый раз заезжал к нам. Был весел, шутил. Помню его первый приезд. Это было накануне Рождества. Мы жили за городом, в двух часах езды от Нью-Йорка. Едем в машине, и где-то на середине дороги Игорь вдруг хлопнул себя по лбу и истошно заорал: «Боже мой, мы же ничего не купили — ни еды, ни воды, едем в глухую деревню!»
Я его успокоил: «Все нормально. Ты сейчас в другом измерении». Мы приехали домой, поставили его вещи, поехали в супермаркет, который работает 24 часа. Вошли в пустой магазин (ночь, покупателей единицы), там зимой горы фруктов, ягоды — малина, земляника, много сортов мяса и всего-всего. Для Игоря это был шок. «А я еду к себе на дачу — машина перегружена. Везу консервы, сахар, хлеб, другие продукты, питьевую воду...» Так что американский образ жизни потряс его воображение.
Потом он многое видел. Посещал музеи, театры. Всегда интересовался искусством. Отличительной чертой, входящей в круг обаятельных свойств Игоря, была колоссальная, почти детская любознательность, стремление всё узнать, увидеть. И восторженное состояние.
Он увидел в Италии спектакль «Ночь в Венеции» с Марчелло Мастрояни, ему так понравилось, что он заказал перевод пьесы и ее потом поставили в петербургском Театре комедии. Я видел тот спектакль. Никогда не думал, что буду так смеяться в театре. У меня заболели мышцы живота, платок был мокрым от слез. Зал умирал со смеху. Так и стоит перед глазами Игорь с чемоданом, в нелепой шапочке, в коротких штанишках…
Потом я видел его в замечательном спектакле «Милый лжец». В течение двух часов два актера — Игорь Дмитриев и Эра Зиганшина — держали в напряжении, внимании, тишине зал с колоссальным количеством зрителей. Это говорит о великом мастерстве.
Конечно, Игорь страдал, переживал, что ему не предлагают большой, серьезной роли. Вечная борьба бездарей с талантами. Великолепный артист, он в каждой, даже совсем маленькой роли умудрялся добиваться предельной выразительности. И зрители его всегда запоминали. Безусловно, это большое преступление, что упустили грандиозного актера, не дали ему сыграть роль, которая осталась бы в лучших хранилищах российской культуры.
Вернуться к списку новостей
