«Я ЖИВУ ЭТИМ ДНЕМ». К ЮБИЛЕЮ ИРИНЫ МАЗУРКЕВИЧ
Все фотографии ()
У Ирины Мазуркевич сегодня юбилей — 60 лет. Сама актриса считает, что глупо скрывать возраст в эпоху интернета, и свободно озвучивает эту цифру…
…в которую же невозможно поверить! При том, что Мазуркевич перешла на возрастные роли (пусть и с понятной задержкой, по российским репертуарным меркам), а героини ее властны и сумрачны, в ней улавливается ранимость, едва не «инженюшная» хрупкость и прозрачность. Абсолютно естественно, что из названия пьесы Дюрренматта «Визит старой дамы», по которой на Мазуркевич поставлен спектакль, убрано серединное слово. В этой роли актриса демонстрирует такую пластическую гибкость, что не подумаешь сразу о том, какой непростой женский бэкграунд у ее героини, а ведь она явилась в Гюллен для возмездия — за предательство, за поруганную любовь.
Соотношение возраста, прожитой жизни со всеми ее перипетиями и внешности, сопротивляющейся это отражать, а еще игры со Временем у Мазуркевич входит в то, что называется «актерской темой». Даже ранние ее героини, прелестные хрустальные девочки, не по годам «сурьезны», им словно уже ведома многая печаль. Эта метафизическая печаль ощущалась и у принявшей эликсир бессмертия Эмилии в «Средстве Макропулоса», которую актриса играла много лет: за оболочкой молодой женщины, вокруг которой не перестают виться поклонники, — непомерная усталость нескольких жизней, прожитых этим «без вины виноватым» оборотнем в юбке. А какое драматичное напряжение возникает в роли младшей из чеховских сестер Ирины: я имею в виду фильм Юрия Грымова, по замыслу которого все герои намного старше, чем у Чехова. Какая растерянность у этой постаревшей Ирины, когда она слышит признание в любви и неловко пытается скрыть свои реакции.
Когда думаешь об Ирине Мазуркевич, звучит ее чистый трогательный голос из фильма Эльдара Рязанова: «Вы, чьи широкие шинели…» Вспоминается и юная богиня Наталья, боярская дочь, в фильме Александра Митты про арапа Петра Великого. Но как удавались и удаются актрисе и колкие, острохарактерные, уморительно смешные роли! Вот фильм Дмитрия Астрахана «Ты у меня одна», невероятно любимый широким зрителем. Уж и такой мелодраматизм сегодня смотрится рудиментарно, и идеалы слишком наивны, но спившаяся и при этом неунывающая бомжиха в нелепом беретике (в этом образе Мазуркевич на экране буквально считанные секунды), необходимая остренькая приправа к фильму, — как свежо, как современно.
В обыденности присутствие Ирины Степановны вызывает неизменную почтительность, заставляет держать осанку, Ирина Степановна — прима и гранд-дама Театра Комедии им. Н. П. Акимова, где она служит ровно половину жизни. В спектакле Анатолия Ледуховского «Относительные ценности» по Кауарду Мазуркевич абсолютно убедительна как первая леди, которая всегда держит хорошую мину и полуулыбкой дает понять, кто в этом доме рулит на самом деле. Но при всех эффектных внешних данных актрисе никогда не было присуще самолюбование модели, и если надо — она будет петь в купчинской подземке (да, фильм Астрахана снимался в том числе на самом юге нашего богоспасаемого града) с синяком под глазом и шашлыком в руке — плоть от плоти этого специфичного района. Без того режущего несоответствия, когда, знаете, голливудские звезды изображают нищету (говорю как неисправимо купчинский житель).
Рациональная природа актрисы, умение вести роль, как шахматную партию, строжайшая самодисциплина и регламент — это словно осеняет подмостки на Невском, 56 нездешним светом… какой-нибудь Комеди Франсез. Неспроста, когда французский режиссер Мишель Раскин (кстати, ставивший на той великой сцене) выпускал в акимовской Комедии «Торжество любви», Мазуркевич, игравшая Леонтину, чувствовала себя в драматургии Мариво, как рыба в воде.
Так же органична актриса и в «Бешеных деньгах», написанных Островским с оглядкой на французскую драму (интрига, салонность диалогов, лоск, блеск, красота!). Как-то Алиса Фрейндлих заметила про Хариту Огудалову (кстати, литературную сестру Чебоксаровой-старшей): ее-де изображали как держиморду, которая торгует дочерьми, а Рязанов помог выразить, что у нее самой еще непрожитая жизнь, не угасшие чувства. Это с полным правом можно отнести и к героине Мазуркевич. Режиссер Татьяна Казакова рифмует маменьку и дочку, у Надежды Чебоксаровой кокетливые прическа и наряды, и, право, смешно, когда дочь говорит: «Вы старуха, вам бедность не страшна, а вот мне…» И когда теща в назидание рассказывает зятю о муже, который ради своей семьи не знал различия между личными деньгами и государственными, это говорится с таким простодушием, что степенность, «матронистость» героини вдруг словно взрывается, и на поверхности оказывается… смешная девочка.
Однако интервью, которым редакция поздравляет Ирину Мазуркевич с юбилеем, началось с вопроса о серьезности ее репертуара.
— Ирина Степановна, в этом году 30 лет, как вы служите в Театре Комедии. Существуя в его репертуаре вполне обособленно: вы играете серьезные драматические роли. Хотелось бы вам кинуться во что-то острокомедийное? Или, наоборот, чтобы какой-то режиссер позвал сыграть Федру или Медею где-нибудь «на стороне», ведь в Комедии такого названия не может быть по определению…
— Боже сохрани! Нет, мне никуда не хочется кидаться. Я доверяю тому, как складывается моя жизнь. Ведь не было такого, чтобы я сама предложила поставить на меня такую-то пьесу или выступила инициатором какого-то своего спектакля-бенефиса. И все роли, которые я играла и играю, оказывались намного интереснее того, что я могла бы предположить. Разве я могла подумать, что сыграю в «Средстве Макропулоса» или «Визите дамы»?
С первого своего дня в театре — а дебютировала я на сцене Театра имени Ленсовета спектаклем «Спешите делать добро» — я играла остродраматические роли, которым свойственны развитие, нерв, сила чувств. Конечно, это не способствовало моему ощущению себя как комедийной актрисы. Отчасти поэтому мы с Равиковичем медлили принять приглашение перейти в Театр Комедии. Мы сделали этот шаг в 1988 году, хотя решиться стоило раньше. Как только я стала актрисой Театра Комедии, меня начали вводить на серьезные большие роли. Я играла от Шекспира до Булгакова и от Шварца до Фриша. Установка на серьезный репертуар — традиция Акимова, которую поддерживали режиссеры после него. Делает это и Татьяна Казакова, которая ищет глубину в любом, даже острокомедийном, материале. Так что серьезность репертуара вполне закономерна и совсем не исключает комедийности моих ролей. Я уж не говорю про работы в антрепризе, где я играю в очень смешных пьесах.
— Ваша последняя на данный момент премьера — «Бешеные деньги» Казаковой, роль Чебоксаровой-старшей. Вы актриса умной природы, органичная в западной драме с ее рационализмом — можно вспомнить спектакли по Мариво, Дюрренматту, Фришу. А насколько «боженька русского театра» для вас «свой автор»?
— С Островским сложность была при первой встрече с ним, когда Наталья Леонова предложила мне сыграть в своем спектакле «Картины из жизни девицы Любови Отрадиной», который она ставила в Доме Кочневой. Мне не было сорока. И мне представлялось, что роль Отрадиной, она же Кручинина, написана на почтенную статную актрису, такую как Алла Тарасова или Татьяна Доронина, хотя по пьесе героине как раз нет сорока. Вот тогда у меня возникли недоумение и сопротивление. Но Наташа так все разъяснила, что я прониклась ее видением пьесы, и это была одна из моих любимейших ролей.
Узнав, что буду играть Надежду Чебоксарову, я не волновалась и доверилась Казаковой. Потому что если она не уверена в артисте, она его не назначает на роль. А если артист не справляется, Татьяна Сергеевна будет мучиться и добиваться результата. Но нам, как выяснилось, легко работать вместе.
— Помимо Казаковой вы в последние годы работаете с приглашенными режиссерами: это и француз Мишель Раскин, и москвич Анатолий Ледуховский, сейчас с пермяком Сергеем Федотовым репетируете Шукшина. Начиная работать с режиссером «со стороны», сразу открываетесь чему-то новому или же приходится сначала переступить какой-то порог?
— В Театре имени Ленсовета, где я прослужила 11 лет, ставил в основном Игорь Владимиров. Зато в Комедии была текучка главных режиссеров. И все время ставили приглашенные. Так что мне довелось поработать со многими режиссерами, не хватит пальцев пересчитать, и в этом плане я удачливая артистка. У каждого свой метод работы и свой почерк, а если ты все время работаешь с одним и тем же режиссером, то непроизвольно привыкаешь к его методу. То, что я откликаюсь разным заданным режиссером условиям, для меня свидетельство — сделаю себе комплимент, — что я живой человек, живая актриса. И меня это греет.
Мишель Раскин сразу точно знал, как будет ставить. Спектакль нужно было сделать в очень сжатые сроки, что вызывало некое напряжение. Актеры постоянно Мишелю что-то предлагали, он сначала неохотно откликался на это, но потом, видя, что мы в материале и говорим на одном языке, шел навстречу. Я поймала себя на мысли, что, будь я режиссером, работала бы точно так же, как Раскин.
То же и с Ледуховским. Было ощущение, что мы все вместе сочиняем спектакль. Это всегда очень греет артистов, когда режиссер твердо знает, чего хочет, при этом умеет их обаять и дать почувствовать себя со-творцами. Раньше я не любила репетировать, но с каждым годом мне это нравится все больше и больше. Сам процесс. Чудесен тот момент, когда ты словно перестаешь делать роль, и уже она тебя ведет за собой. Будто ты уже стал персонажем.
— У вас репутация человека дисциплины. Я знаю, внутри театра говорят: если в спектакле занята Мазуркевич — там полный порядок. И вашим героиням свойственны строгость, властность, умение добиваться своего. Это как-то отражается на репетициях? Вы ведете режиссера за собой, предлагаете какие-то решения?
— Возможно, но прежде я слушаю режиссера и стараюсь пропустить через себя его замысел.Когда Раскин, выпуская «Торжество любви», объяснял артистам, какой должна быть та или иная сцена, он говорил: делайте так, потом вот так, а потом — он указывал на меня, — как скажет Ирина. Будто оставлял меня за старшую. Когда спектакли идут по многу лет, за ними надо следить. (Улыбается.) Вспомнилось, как Раскин осознал, что его спектакль может идти годы (хотя «Торжество любви» уже снято с репертуара). Мишель попросил гримеров сделать мне прическу под шиньон. «Как, — спросила я, — мой цвет волос теперь должен все годы, что я буду играть спектакль, зависеть от шиньона?» Раскин был поражен: «Как все годы? Неужели мой спектакль будет идти много лет? Какое счастье!» Человеку из Европы, где репертуар меняется мобильно, не понять такой «медлительности» русского театра. Там ведь спектакль идет примерно сезон. Это, по-моему, обидно.
— Можете привести примеры, когда вы сами придумали что-то в роли?
— Такого было немало в «Средстве Макропулоса», которое больше не идет. Скажем, я убедила режиссера Юрия Аксенова, что в одном из эпизодов должен быть танец. Или был ключевой момент, когда у моей героини спрашивают: «Знакомо вам имя Макропулос?» Это для нее сигнал, что ее тайна известна. А Эмилия в этой сцене переодевается. На одной из репетиций я выбежала на эту реплику в нижнем белье и как ни в чем не бывало продолжила сцену. Когда на следующей репетиции я это повторила, Аксенов спросил: «Ирина Степановна, вы что, не успеваете переодеться?» — «Нет, Юрий Ефимович, успеваю, но для Эмилии этот сигнал настолько неожиданен, что ей уже все равно». И потом, моя героиня ведь артистка, а артистки чаще всего сквозь пальцы смотрят на то, в каком виде предстают перед посторонними.
— А вы хотели бы что-то поставить? Сегодня кто только не пробует себя в режиссуре.
— Я могу режиссировать только свою роль. Или посмотреть со стороны, как идет сцена у моих коллег, и что-то подсказать. Но режиссура спектакля все же нечто большее
— А талант педагога в себе чувствуете?
— Чувствую, но не могу посвятить себя педагогике. Много лет назад я вела курсы для поступающих в театральный вуз, и даже в этот короткий срок ощущала огромную ответственность. Педагогика требует полной самоотдачи, ни на что другое не остается времени. Но у меня большой практический опыт, который, смею надеяться, волей-неволей передается моим молодым партнерам.
— Я нередко вижу вас на премьерах других театров, на фестивальных спектаклях. Вы смотрите их из чисто зрительского интереса или удается что-то почерпнуть для профессии, как-то применить в работе?
— Удается, но в театр я хожу, грубо говоря, за эмоцией. Спектакль должен меня задеть: необычным решением ли, радостью ли открытия известного мне актера в новом качестве. В плане режиссуры меня чаще цепляют западные спектакли: в мою память навсегда врезались литовская «Чайка» Оскараса Коршуноваса, или голландские «Русские!» Иво ван Хове, которые я видела на фестивале «Балтийский дом». Я знаю, что русские режиссеры, особенно молодые, нередко таскают приемы из европейских постановок, и чаще всего это выливается в нечто искусственное. Скучно, если спектакль поставлен как ребус, требующий разгадывания. Русский театр должен идти своим путем. Лично мне сегодня интереснее смотреть спектакль, где не на внешних эффектах все делается и не на механику поставлено. Гораздо острей воспринимаются спектакли, где подробно выстроена внутренняя жизнь человека, когда ты понимаешь мотивы поступков, что и как человек переживает.
— Последние годы вы почти не снимались в кино. Но в прошлом году вышел фильм Юрия Грымова «Три сестры» с вами в роли Ирины. Когда вы узнали, что будете играть сестер вместе с Людмилой Поляковой и Анной Каменковой, удивились такому возрастному смещению?
— Это же авторское видение режиссера… К вопросу о том, что я редко снималась: кино сегодня довольно закрытая организация. В мою молодость механизм кинопроцесса совершенно иначе работал. К тому же у меня нет агентов, сама себя я не умею продвигать и выдвигать. Главным для меня всегда оставался театр, я не делала ставку на кино. Конечно, если какой-то кинорежиссер предложит что-то интересное, я соглашусь. Так случилось и с Грымовым, у которого до «Трех сестер» я снялась в «Коллекционере». Сначала Грымов хотел поставить по «Трем сестрам» антрепризный спектакль в Москве. Мы даже начали репетировать, но затею пришлось отложить. А через год Юра позвонил мне: «Я не люблю бросать свои идеи и хочу снять по этой пьесе фильм». Грымову я очень доверяю, он непосредственный, как ребенок, при этом знает, чего хочет, и любит рисковать.
— Можно ли сказать, что на площадке сложился ансамбль (неизменно чеховское понятие)? Ансамбль прежде всего в человеческом плане.
— Да, и в этом смысле определяющим стало то, что для Грымова человеческие качества артиста важнее профессиональных. Если Юра видит, что перед ним хороший актер, но как человек он с гнильцой, то не возьмет его в работу. Мы сблизились во время работы — с Аней Каменковой я до сих пор общаюсь, с Максимом Сухановым.
— Ваша Ирина — пенсионерка, у которой не иссякло желание работать, которая, возможно, хочет любить и быть любимой. Весьма современный образ. Сегодня размыты границы возраста, определяющие, что человек может, а чего уже и нет. Как думаете, что способствует всеобщей тенденции омоложения?
— Изменились условия жизни. Человек более свободен, чтобы тратить время и деньги, если они есть, на себя. Мы стали больше следить за собой, больше узнавать про здоровье, нашу жизнь облегчает техника. Мы куда более свободны в возможности увидеть мир, чем раньше. И все равно: полноту жизни определяют не деньги и другие внешние возможности, а наша открытость миру, потребность познавать что-то новое. Если человек зашорен, его ничем не удивишь, он будет сравнивать прошлое с сегодняшним днем не в пользу последнего: мол, вот в наше время, в наше время… Терпеть этого не могу. Обожаю общаться с молодежью.
— Я посмотрел на видео, как молодые артисты Театра Комедии чествовали вас в этом году на традиционном апрельском капустнике. Поздравление было без показного пиетета, смелым, даже фривольным. Но вы абсолютно его приняли.
— Да, потому что это молодежь, а я помню саму себя в их годы. И я не боюсь своего возраста. И не скрываю его. Смешно скрывать, сколько тебе лет, в эпоху интернета, когда мы все знаем возраст друг друга.
— Читаю ваши посты в Фейсбуке. У вас такое большое число друзей и подписчиков. А что вам дает пребывание в соцсетях?
— Социальные сети очень многим помогают справиться с одиночеством. И мне помогли в свое время. Хотелось общения, а друзья были далеко. И сейчас этот виртуальный мир уже часть моей жизни, хотя и зависимость от него появляется. Даже если у тебя много друзей и подписчиков, ты все равно общаешься там с избранным кругом лиц. У меня есть круг людей, чьи посты я читаю, чье мнение для меня важно. И приятно узнать, что мое мнение важно для кого-то. Ко мне на улице подходят незнакомые люди: «Ой, а я же у вас в подписчиках. Вас так интересно читать!»
— Я знаю, что вы любите путешествовать. Что открываете для себя в процессе этого?
— Когда ты приезжаешь в новую для себя страну, узнаешь ее, это учит скромности. Это укол лжепатриотам, именно «лже», которые убеждены, что у нас все самое лучшее, а тот, кто часто выезжает за границу, не любит свою страну. Как же они заблуждаются! В мире так много всего интересного, чему нам стоило бы поучиться. Очень жалко, когда мы отгораживаемся от мира.
— Не так давно вы были героиней одного из выпусков передачи Юлии Меньшовой «Наедине со всеми». В финале она подарила вам писательский набор: диктофон, ручку и блокнотик. Вы воспользовались этим, пишете свою книгу? Ведь еще и Анатолий Равикович рассказывал, как вы помогали ему работать над его блистательными мемуарами.
— Подарок так у меня и лежит. Диктофон не работал, с ручкой тоже возникли сложности, а в том маленьком блокнотике не распишешься… Равиковичу я не помогала сочинять, он автор своих мемуаров от первой до последней буквы. Моя помощь была в основном технической: Равикович писал от руки, кидал мне страницы, что называется, под горячий утюг, а я, в то время как раз осваивавшая компьютер, печатала. Может, я помогала Анатолию Юрьевичу, когда требовалось, со стилистической правкой, но никак не вторгаясь в его мысли, в его сюжеты. Он был потрясающим рассказчиком, настолько интересно вспоминал свою жизнь, что было бы непростительно не запечатлеть ее на бумаге. Хотя, чтобы это произошло, над Равиковичем надо было стоять чуть не с палкой.
У меня другая природа. Память моя — чисто эмоциональная, многие факты забываются, и я порой сама прошу друзей рассказать что-то, случившееся со мной много лет назад. Я никогда не вела дневников. Хотя, бывает, и говорю себе: все, с этого дня начинаю вести дневник! Но это ни к чему не приводит. Не так давно я пришла домой после одного спектакля, который мне очень понравился, записала несколько предложений и даже заранее поставила завтрашнее число — с уверенностью, что завтра продолжу, приду домой и изложу на бумаге, как прошел день. Но больше к этому не вернулась. Наверное, это расточительно по отношению к событиям своей жизни, но я не стремлюсь что-то зафиксировать. Мне свойственно жить этим днем.
Хотя кто знает: вдруг, если надо мной кто-то будет стоять так, как я стояла над Равиком, у меня тоже будут мемуары?..
Автор: Евгений Авраменко
Ссылка: http://ptj.spb.ru/blog/yazhivu-etim-dnem-kyubileyu-iriny-mazurkevich/
…в которую же невозможно поверить! При том, что Мазуркевич перешла на возрастные роли (пусть и с понятной задержкой, по российским репертуарным меркам), а героини ее властны и сумрачны, в ней улавливается ранимость, едва не «инженюшная» хрупкость и прозрачность. Абсолютно естественно, что из названия пьесы Дюрренматта «Визит старой дамы», по которой на Мазуркевич поставлен спектакль, убрано серединное слово. В этой роли актриса демонстрирует такую пластическую гибкость, что не подумаешь сразу о том, какой непростой женский бэкграунд у ее героини, а ведь она явилась в Гюллен для возмездия — за предательство, за поруганную любовь.
Соотношение возраста, прожитой жизни со всеми ее перипетиями и внешности, сопротивляющейся это отражать, а еще игры со Временем у Мазуркевич входит в то, что называется «актерской темой». Даже ранние ее героини, прелестные хрустальные девочки, не по годам «сурьезны», им словно уже ведома многая печаль. Эта метафизическая печаль ощущалась и у принявшей эликсир бессмертия Эмилии в «Средстве Макропулоса», которую актриса играла много лет: за оболочкой молодой женщины, вокруг которой не перестают виться поклонники, — непомерная усталость нескольких жизней, прожитых этим «без вины виноватым» оборотнем в юбке. А какое драматичное напряжение возникает в роли младшей из чеховских сестер Ирины: я имею в виду фильм Юрия Грымова, по замыслу которого все герои намного старше, чем у Чехова. Какая растерянность у этой постаревшей Ирины, когда она слышит признание в любви и неловко пытается скрыть свои реакции.
Когда думаешь об Ирине Мазуркевич, звучит ее чистый трогательный голос из фильма Эльдара Рязанова: «Вы, чьи широкие шинели…» Вспоминается и юная богиня Наталья, боярская дочь, в фильме Александра Митты про арапа Петра Великого. Но как удавались и удаются актрисе и колкие, острохарактерные, уморительно смешные роли! Вот фильм Дмитрия Астрахана «Ты у меня одна», невероятно любимый широким зрителем. Уж и такой мелодраматизм сегодня смотрится рудиментарно, и идеалы слишком наивны, но спившаяся и при этом неунывающая бомжиха в нелепом беретике (в этом образе Мазуркевич на экране буквально считанные секунды), необходимая остренькая приправа к фильму, — как свежо, как современно.
В обыденности присутствие Ирины Степановны вызывает неизменную почтительность, заставляет держать осанку, Ирина Степановна — прима и гранд-дама Театра Комедии им. Н. П. Акимова, где она служит ровно половину жизни. В спектакле Анатолия Ледуховского «Относительные ценности» по Кауарду Мазуркевич абсолютно убедительна как первая леди, которая всегда держит хорошую мину и полуулыбкой дает понять, кто в этом доме рулит на самом деле. Но при всех эффектных внешних данных актрисе никогда не было присуще самолюбование модели, и если надо — она будет петь в купчинской подземке (да, фильм Астрахана снимался в том числе на самом юге нашего богоспасаемого града) с синяком под глазом и шашлыком в руке — плоть от плоти этого специфичного района. Без того режущего несоответствия, когда, знаете, голливудские звезды изображают нищету (говорю как неисправимо купчинский житель).
Рациональная природа актрисы, умение вести роль, как шахматную партию, строжайшая самодисциплина и регламент — это словно осеняет подмостки на Невском, 56 нездешним светом… какой-нибудь Комеди Франсез. Неспроста, когда французский режиссер Мишель Раскин (кстати, ставивший на той великой сцене) выпускал в акимовской Комедии «Торжество любви», Мазуркевич, игравшая Леонтину, чувствовала себя в драматургии Мариво, как рыба в воде.
Так же органична актриса и в «Бешеных деньгах», написанных Островским с оглядкой на французскую драму (интрига, салонность диалогов, лоск, блеск, красота!). Как-то Алиса Фрейндлих заметила про Хариту Огудалову (кстати, литературную сестру Чебоксаровой-старшей): ее-де изображали как держиморду, которая торгует дочерьми, а Рязанов помог выразить, что у нее самой еще непрожитая жизнь, не угасшие чувства. Это с полным правом можно отнести и к героине Мазуркевич. Режиссер Татьяна Казакова рифмует маменьку и дочку, у Надежды Чебоксаровой кокетливые прическа и наряды, и, право, смешно, когда дочь говорит: «Вы старуха, вам бедность не страшна, а вот мне…» И когда теща в назидание рассказывает зятю о муже, который ради своей семьи не знал различия между личными деньгами и государственными, это говорится с таким простодушием, что степенность, «матронистость» героини вдруг словно взрывается, и на поверхности оказывается… смешная девочка.
Однако интервью, которым редакция поздравляет Ирину Мазуркевич с юбилеем, началось с вопроса о серьезности ее репертуара.
— Ирина Степановна, в этом году 30 лет, как вы служите в Театре Комедии. Существуя в его репертуаре вполне обособленно: вы играете серьезные драматические роли. Хотелось бы вам кинуться во что-то острокомедийное? Или, наоборот, чтобы какой-то режиссер позвал сыграть Федру или Медею где-нибудь «на стороне», ведь в Комедии такого названия не может быть по определению…
— Боже сохрани! Нет, мне никуда не хочется кидаться. Я доверяю тому, как складывается моя жизнь. Ведь не было такого, чтобы я сама предложила поставить на меня такую-то пьесу или выступила инициатором какого-то своего спектакля-бенефиса. И все роли, которые я играла и играю, оказывались намного интереснее того, что я могла бы предположить. Разве я могла подумать, что сыграю в «Средстве Макропулоса» или «Визите дамы»?
С первого своего дня в театре — а дебютировала я на сцене Театра имени Ленсовета спектаклем «Спешите делать добро» — я играла остродраматические роли, которым свойственны развитие, нерв, сила чувств. Конечно, это не способствовало моему ощущению себя как комедийной актрисы. Отчасти поэтому мы с Равиковичем медлили принять приглашение перейти в Театр Комедии. Мы сделали этот шаг в 1988 году, хотя решиться стоило раньше. Как только я стала актрисой Театра Комедии, меня начали вводить на серьезные большие роли. Я играла от Шекспира до Булгакова и от Шварца до Фриша. Установка на серьезный репертуар — традиция Акимова, которую поддерживали режиссеры после него. Делает это и Татьяна Казакова, которая ищет глубину в любом, даже острокомедийном, материале. Так что серьезность репертуара вполне закономерна и совсем не исключает комедийности моих ролей. Я уж не говорю про работы в антрепризе, где я играю в очень смешных пьесах.
— Ваша последняя на данный момент премьера — «Бешеные деньги» Казаковой, роль Чебоксаровой-старшей. Вы актриса умной природы, органичная в западной драме с ее рационализмом — можно вспомнить спектакли по Мариво, Дюрренматту, Фришу. А насколько «боженька русского театра» для вас «свой автор»?
— С Островским сложность была при первой встрече с ним, когда Наталья Леонова предложила мне сыграть в своем спектакле «Картины из жизни девицы Любови Отрадиной», который она ставила в Доме Кочневой. Мне не было сорока. И мне представлялось, что роль Отрадиной, она же Кручинина, написана на почтенную статную актрису, такую как Алла Тарасова или Татьяна Доронина, хотя по пьесе героине как раз нет сорока. Вот тогда у меня возникли недоумение и сопротивление. Но Наташа так все разъяснила, что я прониклась ее видением пьесы, и это была одна из моих любимейших ролей.
Узнав, что буду играть Надежду Чебоксарову, я не волновалась и доверилась Казаковой. Потому что если она не уверена в артисте, она его не назначает на роль. А если артист не справляется, Татьяна Сергеевна будет мучиться и добиваться результата. Но нам, как выяснилось, легко работать вместе.
— Помимо Казаковой вы в последние годы работаете с приглашенными режиссерами: это и француз Мишель Раскин, и москвич Анатолий Ледуховский, сейчас с пермяком Сергеем Федотовым репетируете Шукшина. Начиная работать с режиссером «со стороны», сразу открываетесь чему-то новому или же приходится сначала переступить какой-то порог?
— В Театре имени Ленсовета, где я прослужила 11 лет, ставил в основном Игорь Владимиров. Зато в Комедии была текучка главных режиссеров. И все время ставили приглашенные. Так что мне довелось поработать со многими режиссерами, не хватит пальцев пересчитать, и в этом плане я удачливая артистка. У каждого свой метод работы и свой почерк, а если ты все время работаешь с одним и тем же режиссером, то непроизвольно привыкаешь к его методу. То, что я откликаюсь разным заданным режиссером условиям, для меня свидетельство — сделаю себе комплимент, — что я живой человек, живая актриса. И меня это греет.
Мишель Раскин сразу точно знал, как будет ставить. Спектакль нужно было сделать в очень сжатые сроки, что вызывало некое напряжение. Актеры постоянно Мишелю что-то предлагали, он сначала неохотно откликался на это, но потом, видя, что мы в материале и говорим на одном языке, шел навстречу. Я поймала себя на мысли, что, будь я режиссером, работала бы точно так же, как Раскин.
То же и с Ледуховским. Было ощущение, что мы все вместе сочиняем спектакль. Это всегда очень греет артистов, когда режиссер твердо знает, чего хочет, при этом умеет их обаять и дать почувствовать себя со-творцами. Раньше я не любила репетировать, но с каждым годом мне это нравится все больше и больше. Сам процесс. Чудесен тот момент, когда ты словно перестаешь делать роль, и уже она тебя ведет за собой. Будто ты уже стал персонажем.
— У вас репутация человека дисциплины. Я знаю, внутри театра говорят: если в спектакле занята Мазуркевич — там полный порядок. И вашим героиням свойственны строгость, властность, умение добиваться своего. Это как-то отражается на репетициях? Вы ведете режиссера за собой, предлагаете какие-то решения?
— Возможно, но прежде я слушаю режиссера и стараюсь пропустить через себя его замысел.Когда Раскин, выпуская «Торжество любви», объяснял артистам, какой должна быть та или иная сцена, он говорил: делайте так, потом вот так, а потом — он указывал на меня, — как скажет Ирина. Будто оставлял меня за старшую. Когда спектакли идут по многу лет, за ними надо следить. (Улыбается.) Вспомнилось, как Раскин осознал, что его спектакль может идти годы (хотя «Торжество любви» уже снято с репертуара). Мишель попросил гримеров сделать мне прическу под шиньон. «Как, — спросила я, — мой цвет волос теперь должен все годы, что я буду играть спектакль, зависеть от шиньона?» Раскин был поражен: «Как все годы? Неужели мой спектакль будет идти много лет? Какое счастье!» Человеку из Европы, где репертуар меняется мобильно, не понять такой «медлительности» русского театра. Там ведь спектакль идет примерно сезон. Это, по-моему, обидно.
— Можете привести примеры, когда вы сами придумали что-то в роли?
— Такого было немало в «Средстве Макропулоса», которое больше не идет. Скажем, я убедила режиссера Юрия Аксенова, что в одном из эпизодов должен быть танец. Или был ключевой момент, когда у моей героини спрашивают: «Знакомо вам имя Макропулос?» Это для нее сигнал, что ее тайна известна. А Эмилия в этой сцене переодевается. На одной из репетиций я выбежала на эту реплику в нижнем белье и как ни в чем не бывало продолжила сцену. Когда на следующей репетиции я это повторила, Аксенов спросил: «Ирина Степановна, вы что, не успеваете переодеться?» — «Нет, Юрий Ефимович, успеваю, но для Эмилии этот сигнал настолько неожиданен, что ей уже все равно». И потом, моя героиня ведь артистка, а артистки чаще всего сквозь пальцы смотрят на то, в каком виде предстают перед посторонними.
— А вы хотели бы что-то поставить? Сегодня кто только не пробует себя в режиссуре.
— Я могу режиссировать только свою роль. Или посмотреть со стороны, как идет сцена у моих коллег, и что-то подсказать. Но режиссура спектакля все же нечто большее
— А талант педагога в себе чувствуете?
— Чувствую, но не могу посвятить себя педагогике. Много лет назад я вела курсы для поступающих в театральный вуз, и даже в этот короткий срок ощущала огромную ответственность. Педагогика требует полной самоотдачи, ни на что другое не остается времени. Но у меня большой практический опыт, который, смею надеяться, волей-неволей передается моим молодым партнерам.
— Я нередко вижу вас на премьерах других театров, на фестивальных спектаклях. Вы смотрите их из чисто зрительского интереса или удается что-то почерпнуть для профессии, как-то применить в работе?
— Удается, но в театр я хожу, грубо говоря, за эмоцией. Спектакль должен меня задеть: необычным решением ли, радостью ли открытия известного мне актера в новом качестве. В плане режиссуры меня чаще цепляют западные спектакли: в мою память навсегда врезались литовская «Чайка» Оскараса Коршуноваса, или голландские «Русские!» Иво ван Хове, которые я видела на фестивале «Балтийский дом». Я знаю, что русские режиссеры, особенно молодые, нередко таскают приемы из европейских постановок, и чаще всего это выливается в нечто искусственное. Скучно, если спектакль поставлен как ребус, требующий разгадывания. Русский театр должен идти своим путем. Лично мне сегодня интереснее смотреть спектакль, где не на внешних эффектах все делается и не на механику поставлено. Гораздо острей воспринимаются спектакли, где подробно выстроена внутренняя жизнь человека, когда ты понимаешь мотивы поступков, что и как человек переживает.
— Последние годы вы почти не снимались в кино. Но в прошлом году вышел фильм Юрия Грымова «Три сестры» с вами в роли Ирины. Когда вы узнали, что будете играть сестер вместе с Людмилой Поляковой и Анной Каменковой, удивились такому возрастному смещению?
— Это же авторское видение режиссера… К вопросу о том, что я редко снималась: кино сегодня довольно закрытая организация. В мою молодость механизм кинопроцесса совершенно иначе работал. К тому же у меня нет агентов, сама себя я не умею продвигать и выдвигать. Главным для меня всегда оставался театр, я не делала ставку на кино. Конечно, если какой-то кинорежиссер предложит что-то интересное, я соглашусь. Так случилось и с Грымовым, у которого до «Трех сестер» я снялась в «Коллекционере». Сначала Грымов хотел поставить по «Трем сестрам» антрепризный спектакль в Москве. Мы даже начали репетировать, но затею пришлось отложить. А через год Юра позвонил мне: «Я не люблю бросать свои идеи и хочу снять по этой пьесе фильм». Грымову я очень доверяю, он непосредственный, как ребенок, при этом знает, чего хочет, и любит рисковать.
— Можно ли сказать, что на площадке сложился ансамбль (неизменно чеховское понятие)? Ансамбль прежде всего в человеческом плане.
— Да, и в этом смысле определяющим стало то, что для Грымова человеческие качества артиста важнее профессиональных. Если Юра видит, что перед ним хороший актер, но как человек он с гнильцой, то не возьмет его в работу. Мы сблизились во время работы — с Аней Каменковой я до сих пор общаюсь, с Максимом Сухановым.
— Ваша Ирина — пенсионерка, у которой не иссякло желание работать, которая, возможно, хочет любить и быть любимой. Весьма современный образ. Сегодня размыты границы возраста, определяющие, что человек может, а чего уже и нет. Как думаете, что способствует всеобщей тенденции омоложения?
— Изменились условия жизни. Человек более свободен, чтобы тратить время и деньги, если они есть, на себя. Мы стали больше следить за собой, больше узнавать про здоровье, нашу жизнь облегчает техника. Мы куда более свободны в возможности увидеть мир, чем раньше. И все равно: полноту жизни определяют не деньги и другие внешние возможности, а наша открытость миру, потребность познавать что-то новое. Если человек зашорен, его ничем не удивишь, он будет сравнивать прошлое с сегодняшним днем не в пользу последнего: мол, вот в наше время, в наше время… Терпеть этого не могу. Обожаю общаться с молодежью.
— Я посмотрел на видео, как молодые артисты Театра Комедии чествовали вас в этом году на традиционном апрельском капустнике. Поздравление было без показного пиетета, смелым, даже фривольным. Но вы абсолютно его приняли.
— Да, потому что это молодежь, а я помню саму себя в их годы. И я не боюсь своего возраста. И не скрываю его. Смешно скрывать, сколько тебе лет, в эпоху интернета, когда мы все знаем возраст друг друга.
— Читаю ваши посты в Фейсбуке. У вас такое большое число друзей и подписчиков. А что вам дает пребывание в соцсетях?
— Социальные сети очень многим помогают справиться с одиночеством. И мне помогли в свое время. Хотелось общения, а друзья были далеко. И сейчас этот виртуальный мир уже часть моей жизни, хотя и зависимость от него появляется. Даже если у тебя много друзей и подписчиков, ты все равно общаешься там с избранным кругом лиц. У меня есть круг людей, чьи посты я читаю, чье мнение для меня важно. И приятно узнать, что мое мнение важно для кого-то. Ко мне на улице подходят незнакомые люди: «Ой, а я же у вас в подписчиках. Вас так интересно читать!»
— Я знаю, что вы любите путешествовать. Что открываете для себя в процессе этого?
— Когда ты приезжаешь в новую для себя страну, узнаешь ее, это учит скромности. Это укол лжепатриотам, именно «лже», которые убеждены, что у нас все самое лучшее, а тот, кто часто выезжает за границу, не любит свою страну. Как же они заблуждаются! В мире так много всего интересного, чему нам стоило бы поучиться. Очень жалко, когда мы отгораживаемся от мира.
— Не так давно вы были героиней одного из выпусков передачи Юлии Меньшовой «Наедине со всеми». В финале она подарила вам писательский набор: диктофон, ручку и блокнотик. Вы воспользовались этим, пишете свою книгу? Ведь еще и Анатолий Равикович рассказывал, как вы помогали ему работать над его блистательными мемуарами.
— Подарок так у меня и лежит. Диктофон не работал, с ручкой тоже возникли сложности, а в том маленьком блокнотике не распишешься… Равиковичу я не помогала сочинять, он автор своих мемуаров от первой до последней буквы. Моя помощь была в основном технической: Равикович писал от руки, кидал мне страницы, что называется, под горячий утюг, а я, в то время как раз осваивавшая компьютер, печатала. Может, я помогала Анатолию Юрьевичу, когда требовалось, со стилистической правкой, но никак не вторгаясь в его мысли, в его сюжеты. Он был потрясающим рассказчиком, настолько интересно вспоминал свою жизнь, что было бы непростительно не запечатлеть ее на бумаге. Хотя, чтобы это произошло, над Равиковичем надо было стоять чуть не с палкой.
У меня другая природа. Память моя — чисто эмоциональная, многие факты забываются, и я порой сама прошу друзей рассказать что-то, случившееся со мной много лет назад. Я никогда не вела дневников. Хотя, бывает, и говорю себе: все, с этого дня начинаю вести дневник! Но это ни к чему не приводит. Не так давно я пришла домой после одного спектакля, который мне очень понравился, записала несколько предложений и даже заранее поставила завтрашнее число — с уверенностью, что завтра продолжу, приду домой и изложу на бумаге, как прошел день. Но больше к этому не вернулась. Наверное, это расточительно по отношению к событиям своей жизни, но я не стремлюсь что-то зафиксировать. Мне свойственно жить этим днем.
Хотя кто знает: вдруг, если надо мной кто-то будет стоять так, как я стояла над Равиком, у меня тоже будут мемуары?..
Автор: Евгений Авраменко
Ссылка: http://ptj.spb.ru/blog/yazhivu-etim-dnem-kyubileyu-iriny-mazurkevich/
Вернуться к списку новостей
