БУРИ БЕШЕНЫХ ДЕНЕГ
Все фотографии ()
Ольга СКОРОЧКИНА
Санкт-Петербургский государственный академический театр Комедии имени Н. П. АКИМОВА
А. Н. Островский «Бешеные деньги»
Санкт-Петербургский государственный академический театр Комедии имени Н. П. АКИМОВА
А. Н. Островский «Бешеные деньги»
Режиссер – заслуженный деятель искусств России Татьяна Казакова
Художник – Стефания Граурогкайте
Композитор – Евгений Стецюк
БУРИ БЕШЕНЫХ ДЕНЕГ
Две стихии управляют спектаклем Татьяны Казаковой «Бешеные деньги» –
страсть к деньгам и страсть к празднику и красоте. Эти две силы режиссер сталкивает на сцене в нешуточном противоборстве. Только искры летят и гаснут на лету – сквозь звуки вальсов и романсов, а также санных катаний по московской метели. В сущности, на этом противоборстве устроено семейное несчастье двух главных героев – Лидии Чебоксаровой и Саввы Василькова. Их союз стремителен и горяч, а несчастье – разрушительно и неподдельно. Их история – как бы «Стрекоза и муравей», басня старика Крылова, переписанная А. Н. Островским и разыгранная на его уникальном языке, который сам по себе – чистое золото и который, кстати, в этом спектакле пропет, проартикулирован и проинтонирован так, что становится самостоятельным действующим лицом. Можно сказать, что язык в этом спектакле становится любимцем публики, перешедшей на Telegram и Twitter и прочую современную скоропись – и вдруг услышавшей в театре невероятно богатую и горячую русскую речь, которая пульсирует во все стороны разбегающейся русской жизни и улавливает все ее драмы, все ее крутые горки и отчаянные впадины...
Савва Геннадьевич (Александр Матвеев) заваливается на сцену московской жизни огромным детиной в медвежьей шубе, о нем только и слышишь: Дикарь! Тюлень! Камчатский медведь! Все остальные обитатели спектакля словно соревнуются, как его пооскорбительнее обозвать. Как только не награждает его за глаза московское общество! «Оттого он так дик, что все время тайге живет с бурятами! Эфиоп!», «Приехал, откуда-то с Камчатки и женится на нашей лучшей невесте!»
Лучшая московская невеста – Лидия (Дарья Лятецкая), и правда, хороша собою, фарфоровое создание с певучим голосом и белокурыми кудрями, и даже кажется, что художница спектакля Стефания Граурогкайте устраивает на сцене все по ее капризному велению. Будто сама героиня, девочка-попрыгунья со стрекозиными крылышками, не успевающая менять наряды и пребывающая в легком головокружении от всех этих кружев, оборок, шелков и парчи, заказала эти декорации дивной красоты на сцене театра Комедии, эту золоченую рамку для красивой жизни, для своих девичьих грез и праздника.
«Я, как бабочка, без золотой пыли жить не могу! Я умру! Погибну!» – пропевает она то и дело срывающуюся мелодию своим полудетским голосом, и вот словно бы, чтоб не умерла, режиссер с художником устраивают ей на сцене развлечения, чуть ли не карнавал. Только не итальянский, а московский – с метелью, рвущейся откуда-то из-под колосников, саночными катаньями и пушистым снегом вместо золотой пыльцы, кружением дам и кавалеров...
Героини (а матушка Лидии – Надежда Антоновна – в исполнении Ирины Мазуркевич – тоже властная героиня этой драмы, все ее интриги и ужимки, капризные рожицы и на грани обмороков волнения – блистательная партия спектакля, за которой наблюдать – отдельное удовольствие) выкатывают на сцену московской жизни в санях, будто на колеснице, и кружат по сцене театра в вихре снежной вьюги, словно других забот у них нет...
Постановщик пьес Карло Гольдони Татьяна Казакова знает толк в праздниках и карнавалах, и на этот раз она устраивает его на территории пьесы Островского. Но заодно с великим русским драматургом она знает толк и в жестком драматизме, нешуточных испытаниях, которые поджидают человека, – и они тоже не замедлят образоваться.
Это спектакль волшебной красоты, золотой пыльцы, прелестного женского пения и вдохновенных снежных катаний. При этом все его сцены, одна за другой – это нескончаемые торги. Будто невидимый бухгалтер щелкает с небес костяшками счетов. Ни на секунду здесь не дадут забыть, что драма Островского называется «Бешеные деньги», их электрическим напряжением словно заряжены буквально все герои. Сцена за сценой – серия нескончаемых торгов, скрупулезный подсчет и аудит: кто сколько стоит? За кем и какое стоит приданое, и какие долги? Какие можно нажить проценты, сколько потянет дом, лошади, украшения, сколько стоят мужчины и женщины, честь и репутации? И вот тот огромный дом, и вот этот крошечный, с тремя окошками. Просто головокружительный, циничный, галопирующий ежеминутный подсчет, в котором есть даже и окрыленность, и азарт, и артистизм, если бы не трепыхалось у него в заложниках бедное сердце насквозь и непоправимо положительного главного героя.
Один лишь Телятев (Николай Смирнов), лукавый добродушный шут, за все свои старания готов брать исключительно шампанским: «Бутылку шампанского! Я других взяток не беру!» У него улыбка хитреца и полудетское простодушие: он радуется своей «искристой» валюте, словно жизнь – игра! А она и есть игра для него, и он только ей и рад служить, а деньги… Ну что деньги? – Просвистывают мимо, зато – море обаяния и невыносимой легкости сдобренного шампанским бытия.
Роль Саввы Василькова, хоть он и пионер российского капитализма и всем здесь покажет, где деньги ночуют, – на самом деле труднейшее испытание и не только для Александра Матвеева, но и для любого актера. Здесь, в этом русском характере, так круто все перемешано, что костей не собрать: он и пылкий влюбленный, он и промышленник, он и дикий провинциал в столице, и человек новых этических правил в нарастающем отечественном капитализме, и победитель жизни, но и жертва, жертва ее. Он то готов застрелиться в горячке, то припасть к ногам, то возлюбленную в долговую яму усадить, при этом со звериной серьезностью клянясь из бюджета не выйти, но вот разве с Лидией не выйдешь из бюджета? Да еще вместе с матушкой, вместе они – бронебойная женская сила, кажется, под кружевами и рюшами бьются непробиваемые сердца: через все пройти, но вот чтоб золотой пыльцой все вокруг было посыпано! И празднику – быть, не прозябать же у жизни в темных углах. Он мечется по сцене горячечным нервным галопом со своими деревянными счетами, и иногда, кажется, готов ими прибить этот несовершенный, изолгавшийся, плутоватый мир московских прожигателей жизни, всех этих столичных штучек, стрекоз, пауков и букашек черного бизнеса, самая смешная и даже карикатурная из которых – Кучумов (отличная роль Сергея Русскина, не отказывающего себе в сценическом удовольствии – играть в чрезвычайно острохарактерном ключе).
Савва Геннадьевич, этот двухметровый «эфиоп-бурят», хоть и из лесу вышел, при этом собой прекрасен и соображения имеет, как дороги строить да капитал наращивать, и не плутовством, потому как зарабатывает не бешеные деньги, а умные. В общем, играет в долгую. Вот ведь и сообразительный Телятев заметил: «Теперь деньги умные стали. К деловым людям идут, а не к нам». И этого безупречного Василькова угораздило влюбиться и жениться на Лидии, с первой минуты понимающей: «Он ужасен, он сумасшедший, и его нельзя терпеть ни в каком виде! Прямо беда от нежного сердца у этого медвежьего камчатского капиталиста, попавшего в Москву, которая, как известно слезам не верит, а особенно мужским-то слезам.
Между тем его, сильного в начертательной тригонометрии и бизнес-принципах, эта беда подстерегает в объятьях золотой стрекозы и заодно ее маменьки, куда ж без нее…
«Пожалейте меня, я дама с головы до ног!» – вот как ее с головы до ног не пожалеть? Особенно если у тебя не оказалось золотых приисков. Какой жестокий обман и крушение женского сердца! И при этом из бюджета не выйти? Тут задача не только для Саввы Василькова – как не рухнуть, но и для актера – как сыграть этот сложный жанровый сплав любовника и резонера, победителя московских капиталистических джунглей и одновременно покорителя, но и пленника взбалмошного женского сердца?
Крайне трудно, почти невозможно, блюдя бюджет, прочертить в игре изогнутую проволоку сердечной беды: «Я души ее не вижу! Я ей чужой и она мне чужая!.. У меня оборвалось сердце! Душа моя убита!»
Мне показалось, пока в игре главного героя сильнее прочерчена линия «этического капитализма», умных и честных денег супротив бешеных. Драма человека, пытающегося упорядочить деньги и счета, векселя и кредиты, нежели его беда от нежного сердца… Он ведь и сам признается что «при сухих выкладках сердце скучает», но когда попадает в объятья своей богини беззаботного счастья – тут уж ему и всем вокруг становится нескучно, совсем нескучно. Настолько нескучно, что Лидия грозится в актрисы пойти, видимо, понимая артистическую карьеру как последнюю степень отчаянья и бунта. На резонное замечание, что там талант нужен, она парирует с комическим простодушием: «А я в провинцию подамся!» Все тут жребии кажутся равными, когда богиня беззаботности мечется меж долговой ямой и провинциальной сценой.
Биже к финалу метель и саночные гуляния, шелка и бриллианты, пение и театры со сцены как рукой сметает.
«Сделайте уступку!» – умоляют мать и дочь Чебоксаровы. – Никаких уступок! И только и останется золотой стрекозе, что смирить свою легкомысленную мечтательную головушку, так сладко мечтавшую о золотых приисках, и пойти в экономки. Казакова завершает спектакль одной из любимых своих мизансцен. Мизансцена смирения и мизансцена примирения. Герои застывают в объятиях под занавес. Все бури затихают – от снежных до сердечных.
Конец – делу венец. Все хорошо, что хорошо кончается. Только почему-то после всех проклятий и объятий никуда не исчезает мысль. Она не проявлена в тексте спектакля, скорее витает над текстом. Про искушения мутного времени. Про непопулярность честного пути, выбранного главным героем. Про сети и капканы, которые расставлены на пути простодушного человека и которые не обойти. Хоть ты вальсом в метели кружи, хоть галопируй. Хоть на счетах считай, хоть в голове. Бешеные деньги. Как ни крути.
Художник – Стефания Граурогкайте
Композитор – Евгений Стецюк
БУРИ БЕШЕНЫХ ДЕНЕГ
Две стихии управляют спектаклем Татьяны Казаковой «Бешеные деньги» –
страсть к деньгам и страсть к празднику и красоте. Эти две силы режиссер сталкивает на сцене в нешуточном противоборстве. Только искры летят и гаснут на лету – сквозь звуки вальсов и романсов, а также санных катаний по московской метели. В сущности, на этом противоборстве устроено семейное несчастье двух главных героев – Лидии Чебоксаровой и Саввы Василькова. Их союз стремителен и горяч, а несчастье – разрушительно и неподдельно. Их история – как бы «Стрекоза и муравей», басня старика Крылова, переписанная А. Н. Островским и разыгранная на его уникальном языке, который сам по себе – чистое золото и который, кстати, в этом спектакле пропет, проартикулирован и проинтонирован так, что становится самостоятельным действующим лицом. Можно сказать, что язык в этом спектакле становится любимцем публики, перешедшей на Telegram и Twitter и прочую современную скоропись – и вдруг услышавшей в театре невероятно богатую и горячую русскую речь, которая пульсирует во все стороны разбегающейся русской жизни и улавливает все ее драмы, все ее крутые горки и отчаянные впадины...
Савва Геннадьевич (Александр Матвеев) заваливается на сцену московской жизни огромным детиной в медвежьей шубе, о нем только и слышишь: Дикарь! Тюлень! Камчатский медведь! Все остальные обитатели спектакля словно соревнуются, как его пооскорбительнее обозвать. Как только не награждает его за глаза московское общество! «Оттого он так дик, что все время тайге живет с бурятами! Эфиоп!», «Приехал, откуда-то с Камчатки и женится на нашей лучшей невесте!»
Лучшая московская невеста – Лидия (Дарья Лятецкая), и правда, хороша собою, фарфоровое создание с певучим голосом и белокурыми кудрями, и даже кажется, что художница спектакля Стефания Граурогкайте устраивает на сцене все по ее капризному велению. Будто сама героиня, девочка-попрыгунья со стрекозиными крылышками, не успевающая менять наряды и пребывающая в легком головокружении от всех этих кружев, оборок, шелков и парчи, заказала эти декорации дивной красоты на сцене театра Комедии, эту золоченую рамку для красивой жизни, для своих девичьих грез и праздника.
«Я, как бабочка, без золотой пыли жить не могу! Я умру! Погибну!» – пропевает она то и дело срывающуюся мелодию своим полудетским голосом, и вот словно бы, чтоб не умерла, режиссер с художником устраивают ей на сцене развлечения, чуть ли не карнавал. Только не итальянский, а московский – с метелью, рвущейся откуда-то из-под колосников, саночными катаньями и пушистым снегом вместо золотой пыльцы, кружением дам и кавалеров...
Героини (а матушка Лидии – Надежда Антоновна – в исполнении Ирины Мазуркевич – тоже властная героиня этой драмы, все ее интриги и ужимки, капризные рожицы и на грани обмороков волнения – блистательная партия спектакля, за которой наблюдать – отдельное удовольствие) выкатывают на сцену московской жизни в санях, будто на колеснице, и кружат по сцене театра в вихре снежной вьюги, словно других забот у них нет...
Постановщик пьес Карло Гольдони Татьяна Казакова знает толк в праздниках и карнавалах, и на этот раз она устраивает его на территории пьесы Островского. Но заодно с великим русским драматургом она знает толк и в жестком драматизме, нешуточных испытаниях, которые поджидают человека, – и они тоже не замедлят образоваться.
Это спектакль волшебной красоты, золотой пыльцы, прелестного женского пения и вдохновенных снежных катаний. При этом все его сцены, одна за другой – это нескончаемые торги. Будто невидимый бухгалтер щелкает с небес костяшками счетов. Ни на секунду здесь не дадут забыть, что драма Островского называется «Бешеные деньги», их электрическим напряжением словно заряжены буквально все герои. Сцена за сценой – серия нескончаемых торгов, скрупулезный подсчет и аудит: кто сколько стоит? За кем и какое стоит приданое, и какие долги? Какие можно нажить проценты, сколько потянет дом, лошади, украшения, сколько стоят мужчины и женщины, честь и репутации? И вот тот огромный дом, и вот этот крошечный, с тремя окошками. Просто головокружительный, циничный, галопирующий ежеминутный подсчет, в котором есть даже и окрыленность, и азарт, и артистизм, если бы не трепыхалось у него в заложниках бедное сердце насквозь и непоправимо положительного главного героя.
Один лишь Телятев (Николай Смирнов), лукавый добродушный шут, за все свои старания готов брать исключительно шампанским: «Бутылку шампанского! Я других взяток не беру!» У него улыбка хитреца и полудетское простодушие: он радуется своей «искристой» валюте, словно жизнь – игра! А она и есть игра для него, и он только ей и рад служить, а деньги… Ну что деньги? – Просвистывают мимо, зато – море обаяния и невыносимой легкости сдобренного шампанским бытия.
Роль Саввы Василькова, хоть он и пионер российского капитализма и всем здесь покажет, где деньги ночуют, – на самом деле труднейшее испытание и не только для Александра Матвеева, но и для любого актера. Здесь, в этом русском характере, так круто все перемешано, что костей не собрать: он и пылкий влюбленный, он и промышленник, он и дикий провинциал в столице, и человек новых этических правил в нарастающем отечественном капитализме, и победитель жизни, но и жертва, жертва ее. Он то готов застрелиться в горячке, то припасть к ногам, то возлюбленную в долговую яму усадить, при этом со звериной серьезностью клянясь из бюджета не выйти, но вот разве с Лидией не выйдешь из бюджета? Да еще вместе с матушкой, вместе они – бронебойная женская сила, кажется, под кружевами и рюшами бьются непробиваемые сердца: через все пройти, но вот чтоб золотой пыльцой все вокруг было посыпано! И празднику – быть, не прозябать же у жизни в темных углах. Он мечется по сцене горячечным нервным галопом со своими деревянными счетами, и иногда, кажется, готов ими прибить этот несовершенный, изолгавшийся, плутоватый мир московских прожигателей жизни, всех этих столичных штучек, стрекоз, пауков и букашек черного бизнеса, самая смешная и даже карикатурная из которых – Кучумов (отличная роль Сергея Русскина, не отказывающего себе в сценическом удовольствии – играть в чрезвычайно острохарактерном ключе).
Савва Геннадьевич, этот двухметровый «эфиоп-бурят», хоть и из лесу вышел, при этом собой прекрасен и соображения имеет, как дороги строить да капитал наращивать, и не плутовством, потому как зарабатывает не бешеные деньги, а умные. В общем, играет в долгую. Вот ведь и сообразительный Телятев заметил: «Теперь деньги умные стали. К деловым людям идут, а не к нам». И этого безупречного Василькова угораздило влюбиться и жениться на Лидии, с первой минуты понимающей: «Он ужасен, он сумасшедший, и его нельзя терпеть ни в каком виде! Прямо беда от нежного сердца у этого медвежьего камчатского капиталиста, попавшего в Москву, которая, как известно слезам не верит, а особенно мужским-то слезам.
Между тем его, сильного в начертательной тригонометрии и бизнес-принципах, эта беда подстерегает в объятьях золотой стрекозы и заодно ее маменьки, куда ж без нее…
«Пожалейте меня, я дама с головы до ног!» – вот как ее с головы до ног не пожалеть? Особенно если у тебя не оказалось золотых приисков. Какой жестокий обман и крушение женского сердца! И при этом из бюджета не выйти? Тут задача не только для Саввы Василькова – как не рухнуть, но и для актера – как сыграть этот сложный жанровый сплав любовника и резонера, победителя московских капиталистических джунглей и одновременно покорителя, но и пленника взбалмошного женского сердца?
Крайне трудно, почти невозможно, блюдя бюджет, прочертить в игре изогнутую проволоку сердечной беды: «Я души ее не вижу! Я ей чужой и она мне чужая!.. У меня оборвалось сердце! Душа моя убита!»
Мне показалось, пока в игре главного героя сильнее прочерчена линия «этического капитализма», умных и честных денег супротив бешеных. Драма человека, пытающегося упорядочить деньги и счета, векселя и кредиты, нежели его беда от нежного сердца… Он ведь и сам признается что «при сухих выкладках сердце скучает», но когда попадает в объятья своей богини беззаботного счастья – тут уж ему и всем вокруг становится нескучно, совсем нескучно. Настолько нескучно, что Лидия грозится в актрисы пойти, видимо, понимая артистическую карьеру как последнюю степень отчаянья и бунта. На резонное замечание, что там талант нужен, она парирует с комическим простодушием: «А я в провинцию подамся!» Все тут жребии кажутся равными, когда богиня беззаботности мечется меж долговой ямой и провинциальной сценой.
Биже к финалу метель и саночные гуляния, шелка и бриллианты, пение и театры со сцены как рукой сметает.
«Сделайте уступку!» – умоляют мать и дочь Чебоксаровы. – Никаких уступок! И только и останется золотой стрекозе, что смирить свою легкомысленную мечтательную головушку, так сладко мечтавшую о золотых приисках, и пойти в экономки. Казакова завершает спектакль одной из любимых своих мизансцен. Мизансцена смирения и мизансцена примирения. Герои застывают в объятиях под занавес. Все бури затихают – от снежных до сердечных.
Конец – делу венец. Все хорошо, что хорошо кончается. Только почему-то после всех проклятий и объятий никуда не исчезает мысль. Она не проявлена в тексте спектакля, скорее витает над текстом. Про искушения мутного времени. Про непопулярность честного пути, выбранного главным героем. Про сети и капканы, которые расставлены на пути простодушного человека и которые не обойти. Хоть ты вальсом в метели кружи, хоть галопируй. Хоть на счетах считай, хоть в голове. Бешеные деньги. Как ни крути.
Вернуться к списку новостей
