Дама с единорогом
Все фотографии ()
Сложно объективно писать об актере, когда твои зрительские впечатления дополняются работой с ним. Как театровед я застал Ирину Ивановну — а она служит в Театре Комедии им. Н. П. Акимова более полувека, — разумеется, уже при Татьяне Казаковой, у которой она играет в нескольких спектаклях. Со времен моей недолгой работы в этом театре после института, я восхищаюсь ее даром выделяться в самых небольших ролях, а по-человечески кажется, что такие больше не рождаются — светоносцы, подлинные романтики, мечтатели, такие хрупкие хрустальные единороги… Ну конечно, не попади она в Комедию, она непременно должна была сыграть Лауру в «Стеклянном зверинце». Ирина Григорьева созвучна «подлунным» героиням Теннесси Уильямса, в которых женственность сочетается с надломом, опасная пленительность подростка — с неприспособленностью к современной жизни, ибо эти существа родом из аристократического мира, ставшего Атлантидой.Эта причастность прекрасному ушедшему миру была важна для меня, когда я уговаривал Ирину Ивановну сыграть пушкинского Моцарта в моем режиссерском эскизе (в рамках обучения в магистратуре).
И уговорил-таки — пусть как разовая акция, но эскиз случился. Да, назначение это определялось не только пресловутой идеей, что причастность Музыке размывает границы пола, что божественное в человеке сродни андрогинному, и что у гения, даже молодого, взрослая душа, как бы прожившая много жизней. Через эту актрису хотелось получить «привет» от того театра Акимова — новаторского, гениального театра парадокса и подлинного стиля. А Григорьева — последняя актриса, взятая Николаем Павловичем в труппу Комедии. В том же 1968 году, когда она окончила Щуку и волевым усилием режиссера оказалась в его труппе, он умер. А билет в Ленинград начинающая актриса получила вместе с пьесой Шекспира «Все хорошо, что хорошо кончается», где должна была играть Елену. Ту самую, которая так не по-женски добивается Бертрана, даже едет к нему в одеянии паломника, чтобы выполнить его дурацкие условия и стать признанной женой. (Шекспироведы сравнивают Елену с другой шекспировской героиней — Виолой, которая служит любимому Орсино в обличье юноши. Кстати, в «Двенадцатой ночи» Григорьева тоже играла, хотя и в поставленной много позже — Юрием Аксеновым, и играла не Виолу, а Оливию. Ту самую, которая с первого взгляда влюбляется в Виолу, переодетую юношей: у Шекспира душа как объект любви важнее гендера.) Спектакль «Все хорошо, что хорошо кончается» не вышел из-за скоропостижной смерти Акимова. Но работа была начата.
Новую актрису своего театра Николай Павлович знакомил с корифеями труппы и своими единомышленниками, в том числе с композитором (в частности, и этого спектакля) Олегом Каравайчуком. Кстати, в моем эскизе он тоже появлялся (на видеопроекции — играющий на фортепиано и изрекающий свои неповторимые фразы): как слепой скрипач, но по сути — как комментатор откуда-то «оттуда». Моцарт был связан с Каравайчуком, тоже гением вне пола и возраста, а коллизия Сальери, которого сыграл Виталий Кузьмин (тоже из Комедии, но это актер поколения 40-летних), в том, что у Сальери, человека «из новых», нет доступа к той Атлантиде. Художники эскиза Евгений Хохлов и Юлия Бунакова, располагая костюмами «из подбора театра», выразительно решили обоих героев: Сальери в «бериевском» пенсне, зачехленный в жесткую черную шинель, и воздушный Моцарт — в тончайшей блузке с воланами, со светлой пенящейся накидкой, которая тянулась по полу, как шлейф (кивок XVIII веку).
Репетируя тот эскиз, я понял, что Ирина Григорьева — актриса не техничная, ей сложно повторять рисунок, но актриса сверхчуткая, интуитивист и, не побоюсь сказать, медиум. Слушая «Реквием» и пытаясь выразить свое ощущение внешне, она словно подключалась к энергетическому столпу, уходящему туда, откуда пришла эта музыка. Я записывал репетиции на видеокамеру и, просматривая записи, был изумлен киногеничности актрисы. Уму непостижимо, почему кинематограф прошел мимо нее. Она выдержала бы «экзамен» у режиссеров, ценящих ретро и делающих ставку на тех актеров, в кого камера «влюбляется» сразу и бесповоротно. У Сокурова и Хамдамова. В этой актрисе — модернистский надлом и декадентство, усиливающееся с возрастом. Вглядываясь в это лицо, я понял, почему Козинцев увидел в Григорьевой Корделию. Он ведь собирался ее снимать в «Короле Лире». Но она, не зная об этом, уехала в отпуск, пропала. И тогда он снял ее однокурсницу Валентину Шендрикову. А Акимов впервые увидел Григорьеву в трагедии, в роли корнелевской Химены — то был экзамен в Щуке, причем «Сид» в постановке Цецилии Мансуровой игрался на французском. А Елена Полевицкая репетировала со студенткой Нину Заречную. Но не надо думать, что, взятая Акимовым в Ленинград, актриса оказалась не в своем театре. Да, она вошла в Комедию как лирико-драматическая актриса, но ведь Николай Павлович разглядел в ней комедийное начало. У нее оно поддержано природной наивностью и детскостью. Это проявляется в жизни, когда Ирина Ивановна рассказывает о чем-то: не имеет ничего общего со стремлением иных артистов смешить специально, а получается очень смешно.
Взять хотя бы эпизод поступления в Щуку. Провинциальная девочка-отличница, приехавшая из Орла, вошла в аудиторию, крепко сжимая красную сумку: мама велела не выпускать ее из рук. Огромный начес и ленточка на лбу, как у хиппи (когда наша героиня шла в училище, то услышала в свой адрес: «Смотри, Христос по Арбату идет»). Стала читать «Песню о буревестнике»: «Над седой равниной моря ветер тучи собирает…», — все лежали от смеха. Анна Орочко велела отвести девочку в сторону, убрать начес, а потом сказала другим педагогам: «Ну вот, все у нее хорошо, а вы говорите, что голова больше талии». И предложила еще что-то прочесть. Григорьева: «Мама, мама! Я помню руки твои с того мгновения, как я стал сознавать себя на свете…» Орочко подозвала ее и обняла со слезами: «Деточка, а ты знаешь, что ты читаешь?» — «Конечно. Это монолог Олега Кошевого». Анна Алексеева взяла Григорьеву к себе на курс, но не довела, через года два умерла после тяжелой болезни.Почему так складывалась биография Ирины Григорьевой, что ключевые моменты завершают большие явления, эпохи? Родилась в 1945-м накануне Победы. Орочко, Акимов… После его смерти новоиспеченная, совсем не защищенная актриса со всей труппой вступила в новый этап — чересполосицы руководителей. Счастливым выглядит период работы Григорьевой с Фоменко. У Петра Наумовича она играла и в «Троянской войны не будет» (именно ее Андромаха произносила эту фразу, ставшую заглавием пьесы Жироду), и в «Старом Новом годе», и в «Сказке Арденнского леса»…
Случались и выходы «на сторону», скажем, в Театр имени Ленсовета: в легендарном уже «Преступлении и наказании» Игоря Владимирова Григорьева была Авдотьей Романовной. Из ролей, в которых я видел Ирину Ивановну, мне запомнилась роль тоже «на стороне» — в спектакле Алисы Ивановой по пьесе Арро «Прощание с Ветлугиным». По сюжету, вокруг умирающего хормейстера собираются его женщины — спутницы жизни, каждую из которых он на том или ином этапе выбирал по голосу. И если открывающая действие Валерия Киселева в роли Аси (сопрано), нынешней жены Ветлугина, была конкретной, бытовой, то появлявшаяся в финале Григорьева — Лидия (контральто), его первая любовь, была миражна, призрачна; неспроста она возникала последней — уже у самой границы этого мира. (Кстати, когда пьеса шла в Комедии под названием «Синее небо, а в нем облака», Лидию играла Елена Юнгер.)
В сегодняшнем репертуаре Григорьевой в Комедии выделяется Ираида Гавриловна в спектакле Геннадия Тростянецкого «Любовь и голуби». Дама «из бывших», вдова репрессированного, случайно оказавшаяся в этой деревне и служащая библиотекарем (такую биографию актриса и режиссер сочинили поверх пьесы Гуркина), — юмористическая вариация Прекрасной Дамы, звезды, упавшей в пошлую действительность. Но без шуток, Ирина Григорьева кажется именно что из галереи Прекрасных Дам акимовского театра. Он издавна славился ими — красавицами нездешней «породы», с европейской жилкой и привкусом модерна, умеющими одеваться как никто.
Петербургский театральный журнал.
Евгений Авраменко
http://ptj.spb.ru/blog/dama-sedinorogom/?fbclid=IwAR34I5kLEO1bLSzXqSCAK5oGF9aZQ5AWHeZ-YtmND3dqrIL95P...
И уговорил-таки — пусть как разовая акция, но эскиз случился. Да, назначение это определялось не только пресловутой идеей, что причастность Музыке размывает границы пола, что божественное в человеке сродни андрогинному, и что у гения, даже молодого, взрослая душа, как бы прожившая много жизней. Через эту актрису хотелось получить «привет» от того театра Акимова — новаторского, гениального театра парадокса и подлинного стиля. А Григорьева — последняя актриса, взятая Николаем Павловичем в труппу Комедии. В том же 1968 году, когда она окончила Щуку и волевым усилием режиссера оказалась в его труппе, он умер. А билет в Ленинград начинающая актриса получила вместе с пьесой Шекспира «Все хорошо, что хорошо кончается», где должна была играть Елену. Ту самую, которая так не по-женски добивается Бертрана, даже едет к нему в одеянии паломника, чтобы выполнить его дурацкие условия и стать признанной женой. (Шекспироведы сравнивают Елену с другой шекспировской героиней — Виолой, которая служит любимому Орсино в обличье юноши. Кстати, в «Двенадцатой ночи» Григорьева тоже играла, хотя и в поставленной много позже — Юрием Аксеновым, и играла не Виолу, а Оливию. Ту самую, которая с первого взгляда влюбляется в Виолу, переодетую юношей: у Шекспира душа как объект любви важнее гендера.) Спектакль «Все хорошо, что хорошо кончается» не вышел из-за скоропостижной смерти Акимова. Но работа была начата.
Новую актрису своего театра Николай Павлович знакомил с корифеями труппы и своими единомышленниками, в том числе с композитором (в частности, и этого спектакля) Олегом Каравайчуком. Кстати, в моем эскизе он тоже появлялся (на видеопроекции — играющий на фортепиано и изрекающий свои неповторимые фразы): как слепой скрипач, но по сути — как комментатор откуда-то «оттуда». Моцарт был связан с Каравайчуком, тоже гением вне пола и возраста, а коллизия Сальери, которого сыграл Виталий Кузьмин (тоже из Комедии, но это актер поколения 40-летних), в том, что у Сальери, человека «из новых», нет доступа к той Атлантиде. Художники эскиза Евгений Хохлов и Юлия Бунакова, располагая костюмами «из подбора театра», выразительно решили обоих героев: Сальери в «бериевском» пенсне, зачехленный в жесткую черную шинель, и воздушный Моцарт — в тончайшей блузке с воланами, со светлой пенящейся накидкой, которая тянулась по полу, как шлейф (кивок XVIII веку).
Репетируя тот эскиз, я понял, что Ирина Григорьева — актриса не техничная, ей сложно повторять рисунок, но актриса сверхчуткая, интуитивист и, не побоюсь сказать, медиум. Слушая «Реквием» и пытаясь выразить свое ощущение внешне, она словно подключалась к энергетическому столпу, уходящему туда, откуда пришла эта музыка. Я записывал репетиции на видеокамеру и, просматривая записи, был изумлен киногеничности актрисы. Уму непостижимо, почему кинематограф прошел мимо нее. Она выдержала бы «экзамен» у режиссеров, ценящих ретро и делающих ставку на тех актеров, в кого камера «влюбляется» сразу и бесповоротно. У Сокурова и Хамдамова. В этой актрисе — модернистский надлом и декадентство, усиливающееся с возрастом. Вглядываясь в это лицо, я понял, почему Козинцев увидел в Григорьевой Корделию. Он ведь собирался ее снимать в «Короле Лире». Но она, не зная об этом, уехала в отпуск, пропала. И тогда он снял ее однокурсницу Валентину Шендрикову. А Акимов впервые увидел Григорьеву в трагедии, в роли корнелевской Химены — то был экзамен в Щуке, причем «Сид» в постановке Цецилии Мансуровой игрался на французском. А Елена Полевицкая репетировала со студенткой Нину Заречную. Но не надо думать, что, взятая Акимовым в Ленинград, актриса оказалась не в своем театре. Да, она вошла в Комедию как лирико-драматическая актриса, но ведь Николай Павлович разглядел в ней комедийное начало. У нее оно поддержано природной наивностью и детскостью. Это проявляется в жизни, когда Ирина Ивановна рассказывает о чем-то: не имеет ничего общего со стремлением иных артистов смешить специально, а получается очень смешно.
Взять хотя бы эпизод поступления в Щуку. Провинциальная девочка-отличница, приехавшая из Орла, вошла в аудиторию, крепко сжимая красную сумку: мама велела не выпускать ее из рук. Огромный начес и ленточка на лбу, как у хиппи (когда наша героиня шла в училище, то услышала в свой адрес: «Смотри, Христос по Арбату идет»). Стала читать «Песню о буревестнике»: «Над седой равниной моря ветер тучи собирает…», — все лежали от смеха. Анна Орочко велела отвести девочку в сторону, убрать начес, а потом сказала другим педагогам: «Ну вот, все у нее хорошо, а вы говорите, что голова больше талии». И предложила еще что-то прочесть. Григорьева: «Мама, мама! Я помню руки твои с того мгновения, как я стал сознавать себя на свете…» Орочко подозвала ее и обняла со слезами: «Деточка, а ты знаешь, что ты читаешь?» — «Конечно. Это монолог Олега Кошевого». Анна Алексеева взяла Григорьеву к себе на курс, но не довела, через года два умерла после тяжелой болезни.Почему так складывалась биография Ирины Григорьевой, что ключевые моменты завершают большие явления, эпохи? Родилась в 1945-м накануне Победы. Орочко, Акимов… После его смерти новоиспеченная, совсем не защищенная актриса со всей труппой вступила в новый этап — чересполосицы руководителей. Счастливым выглядит период работы Григорьевой с Фоменко. У Петра Наумовича она играла и в «Троянской войны не будет» (именно ее Андромаха произносила эту фразу, ставшую заглавием пьесы Жироду), и в «Старом Новом годе», и в «Сказке Арденнского леса»…
Случались и выходы «на сторону», скажем, в Театр имени Ленсовета: в легендарном уже «Преступлении и наказании» Игоря Владимирова Григорьева была Авдотьей Романовной. Из ролей, в которых я видел Ирину Ивановну, мне запомнилась роль тоже «на стороне» — в спектакле Алисы Ивановой по пьесе Арро «Прощание с Ветлугиным». По сюжету, вокруг умирающего хормейстера собираются его женщины — спутницы жизни, каждую из которых он на том или ином этапе выбирал по голосу. И если открывающая действие Валерия Киселева в роли Аси (сопрано), нынешней жены Ветлугина, была конкретной, бытовой, то появлявшаяся в финале Григорьева — Лидия (контральто), его первая любовь, была миражна, призрачна; неспроста она возникала последней — уже у самой границы этого мира. (Кстати, когда пьеса шла в Комедии под названием «Синее небо, а в нем облака», Лидию играла Елена Юнгер.)
В сегодняшнем репертуаре Григорьевой в Комедии выделяется Ираида Гавриловна в спектакле Геннадия Тростянецкого «Любовь и голуби». Дама «из бывших», вдова репрессированного, случайно оказавшаяся в этой деревне и служащая библиотекарем (такую биографию актриса и режиссер сочинили поверх пьесы Гуркина), — юмористическая вариация Прекрасной Дамы, звезды, упавшей в пошлую действительность. Но без шуток, Ирина Григорьева кажется именно что из галереи Прекрасных Дам акимовского театра. Он издавна славился ими — красавицами нездешней «породы», с европейской жилкой и привкусом модерна, умеющими одеваться как никто.
Петербургский театральный журнал.
Евгений Авраменко
http://ptj.spb.ru/blog/dama-sedinorogom/?fbclid=IwAR34I5kLEO1bLSzXqSCAK5oGF9aZQ5AWHeZ-YtmND3dqrIL95P...
Вернуться к списку новостей
